Мы вышли из подъезда. «Эх, поднять бы что-нибудь да зашвырнуть к такой-то матери! — сказал Илья. — Давай тебя подброшу». — «Чан помойный за забор швырни, чтоб вид не портил», — посоветовал я. Он присел, стал поднимать, но чан, в котором было килограммов двести, накренился и помои вывалились на асфальт и на голову силачу. Пенсионеры от подъезда разорались, появилась как назло милиция. Помои мы собрали, но «телега» все-таки пришла — о том, что Муромцев Илья в нетрезвом состоянии город-герой Москву хотел загадить.
Как-то вечером звонит мой бывший завотделом, просит написать спортивный фельетон, рассказывает, как жена потребовала, чтобы муж, борец-тяжеловес, поставил ультиматум своему начальству: или он вообще уходит, или назначают тренером ее — она певичкой была раньше или пианисткой. «Балериной, — говорю. — Писать не буду».
Позвонил Самсонычу, и он сказал, что это правда, и Илья на самом деле так вопрос поставил: или — или. «Это же абсурд!» — «Да, — тяжко, с болью, словно дал о себе знать в груди осколок, выдохнул Самсоныч. — А какой борец был. Был, да сплыл. Шерше ля бабу, как считают лягушатники. В Париж решила съездить. И Олимпиада без нее никак не обойдется».
5
Месяца за два до Олимпийских игр, поздно вечером заваливается Илья, необычайно возбужденный, с лихорадочно блестящими глазами. Но вином не пахло от него. «Она мне изменяет, я уверен». — «Видел сам?» — «Не видел — чувствую. Уверен». — «Ты под допингом?» — «С чего ты взял? Я эти шутки не люблю. Она мне изменяет, понимаешь? Спит с другим. В одной кровати. Я убью». — «Кого?» — «Не знаю еще. Но убью. Размажу по стене кремлевской». — «Почему кремлевской?» — «Все равно какой. Размажу». — «Что с тобой, Илюха? В клинику устроить? У меня профессор есть знакомый». — «Да пошел ты со своим профессором! Ложись в психушку сам. А я его размажу!» Он еще побушевал, потом затих, обмяк весь. Мы сидели молча, слушая, как тикают часы. «Поехали к Тамарке? — предложил я. — Моей бывшей однокласснице». — «Которая без комплексов?» — «Поехали, она все время спрашивает, как Илюша поживает?» — «Нет». — «Поехали, я говорю. Лечиться тебе надо. Срочно».
У Тамары были гости, но, увидев нас, она их быстренько спровадила. Подкрасилась, надела супер-мини-юбку, распустила волосы. Она была донельзя сексапильной. Выпили с Ильей на брудершафт, она измазала его помадой. Друг мой сразу опьянел. Она включила музыку и танцевала на ковре, поглядывая на Илью и приговаривая: «Надо же, какой большой, огромный, просто великан». Я вышел, чтобы не мешать, уснул на кухонном диванчике. Тамара разбудила меня в пять утра. «Иди». — «Куда?» — не понял я. «К нему. Он плачет». — «Что стряслось? Обидела? А вместе-то вы побывали?» — «С кем? Он от своей жены-мегеры на секунду отойти не может. Даже в мыслях. Все о ней, о ней… Она его замучила своей обширной эрудицией. И как он борется, не представляю — в комплексах от головы до ног. Хотела я придать ему в себе уверенности хоть чуть-чуть, старалась, дура, как ни с кем, а он заплакал у меня на животе, словно невинное дитя. Мне и самой хотелось плакать. И зачем ты притащил его?»
Илья, в одних трусах, сидел, как некогда в милиции, сжав голову руками, в полумраке и раскачивался. Я сел рядом. «Не могу я, — прохрипел он то ли мне, то ли Тамаре. — Не могу. Мне жить не хочется. Все ясно раньше было. Вот ковер, противник, или ты его сломаешь, или он тебя. Теперь сомнения по темечку долбя́т: сломаешь — ну и что? Кому теплей от этого? И что вообще изменится? Ради чего все? Смысл какой? Во всем живом ведь должен быть какой-то смысл. А впереди Олимпиада. Если золото я не беру… «Ты должен, должен олимпийским чемпионом стать, я всем ради тебя пожертвовала!» — «Да не бойся ты ее!» — «Что? Я боюсь? Максим, ты? Я же в жизни ни фига не сделал, только мускулы накачивал. И на лопатки клал. А это может и животное. Ты в зоопарке был? Гориллу видел?..»
Я смотрел по телевизору финал. В полуфинале Муромцев был дважды на ковре, «поплыл», но вырвал-таки у Хаджимурадова победу по очкам. Финал он выиграл у Фридриха Майнштейна (ФРГ) броском прогибом. Если в самбо и дзюдо десятки, сотни, тысячи приемов, то в классической борьбе их дюжина, не больше, лишь до пояса, руками, без ножных подсечек и захватов. И поэтому рассчитывать приходится на силу. Телеоператор крупным планом показал лицо Ильи в момент броска — я испугался, потому что никогда подобного не видел, я решил, что все, конец. Но друг мой встал, помог и немцу встать. Пожали руки, обнялись. Медали, гимн, цветы. И вдруг за два дня до закрытия Олимпиады — «экспертиза обнаружила в крови у русского богатыря стероидные анаболики!»