— Кто-то может мне объяснить, что происходит? — волнение, которое невольно передаётся и ей, уже не скрыть, и поэтому голос дрожим, как у испуганного ягнёнка, вот только губы решительно поджаты.
— Посол из соседнего королевства прибыл. За вами, госпожа Люси, за вами, — наперебой голосят женщины, и их голоса превращаются в равномерный гул, из которого понятны лишь некоторые фразы. — Его Величество решил, что до помолвки вам следует пожить у жениха.
Она часто моргает, пытаясь унять разжигающуюся в груди тревогу, — смысл сказанного доходит до неё пока не в полной мере. Нет, Люси знала о том, какая судьба ей уготована, пусть это и не было ей по нраву. Вся внезапность этой ситуации выбивает воздух из лёгких одним резким ударом. Она не готова покидать отчие стены, не простилась ещё со всеми, кто был ей близок, не успела надышаться пряным воздухом родных краёв, хотя для этого ей было бы мало и целой жизни. Не думать, просто не думать об этом. Эти десятки встревоженных лиц, они все надеются на неё, и оправдать их надежды, их доверие она просто обязана. Как бы ни было больно, как бы ни было страшно, ей придётся отбросить все сомнения в сторону и сделать шаг вперёд — как с головой в омут.
— Я готова, — и от собственной лживой улыбки всё внутри прошивает болью. Люси впервые становится жаль саму себя.
Карета давно уже подана, а перед ней тянется целая вереница обозов. Во дворе некуда и яблоку упасть; кажется, здесь собрались абсолютно все, у кого только была возможность явиться и собственными глазами посмотреть на наследную принцессу уже двух государств. Люси никогда бы не подумала, что в стенах этого крохотного, такого душного дворца может поместиться столько народу. Они теснятся шеренгами вдоль стен, и меж ними едва можно протиснуться даже с вооружённым до зубов кольцом стражников. Всё продолжает идти снег; крупными ажурными хлопьями он падает на непокрытую голову принцессы и медленно, медленно тает, как и маленький огонёк надежды, от чего-то продолжающий тлеть в беснующемся сердце. На что продолжает надеяться эта девочка? Она сама не может ответить на этот вопрос.
Ступив на подножку уже открытой кареты, Люси скорее по инерции оглядывается назад — и никого там не видит. Внутренности в миг облизывает могильным холодом, и что-то болезненно сжимается, безжалостно дробясь, рассыпаясь на части.
— Эрл, где он? — хрипит принцесса, почти выталкивая слова вместе со вставшим поперёк горла комом. Поддерживающий её за руку стражник недоуменно моргает белёсыми от осевшего на них инея ресницами.
— Никак не могу знать, Ваше Высочество. Наверняка где-то здесь, в толпе. Говорят, Его Величество назначил его командиром одного из приближённых к нему отрядов.
— Он не едет со мной? — ей не нужен ответ — она уже знает его. Словно сомнамбула девушка кивает самой себе и садится в карету. Дверь за ней закрывается с лёгким щелчком — и он словно служит спусковым крючком для всего, что нагнеталось и пыталось удержаться в её маленьком сердце. Противно скрипят полозья, хрустит, проминаясь под ними, снег, доносятся сотни голосов и кое-где громкий смех, но Люси не чувствует радости. Эта маленькая, роскошная коробка давит на неё, сжимается всё сильнее и сильнее с каждым вдохом. Отличная упаковка для куклы, проданной за бесценок.
Люси пытается вспомнить всё то хорошее, что с ней случилось, а перед глазами мелькает лишь одно лицо в обрамлении кроваво-алых волос. Тот, кто дарил свою добрую и самую нежную улыбку ей одной, кто никогда не оставлял в беде и всегда был рядом, не боялся сказать прямо в лицо: «Остановись, ты не права». Тот, кому когда-то давно она, сопливая девчушка, едва научившаяся читать и писать, приказала дать клятву, что тот никогда не оставит её ради другой, ведь его невестой может быть только Люси. А Эрл, старше её на без малого десять лет, абсолютно серьёзно отвечал, что единственная девушка, которая всегда будет жить в его сердце — это госпожа Люси. Его грустные, разрывающие сердце на части, улыбки, уклончивые порой ответы и такая привычная, вплоть до дикости отчуждённость… Раз за разом прокручивая в памяти обрывки их случайных разговоров якобы ни о чём, она с ужасом понимала, что он знал. С самого начала знал, чем всё закончится, и при этом каждый раз находил в себе силы ободрить её и подставить своё плечо. На том пути, что был ей предназначен, с самого начала для него не было места.
— Останови карету, — задыхаясь от безысходности и собственной глупости, пытается закричать, но не слышит своего голоса. — Останови. Эту. Чёртову. Карету!
И уже не замечая того, как в удивлении округляются глаза кучера и он резко тянет на себя поводья, девушка распахивает дверь и делает шаг. Проваливается глубоко в снег, сдирает колени и локти и, кажется, отрывает с мясом кусок платья, но сейчас всё это кажется несущественным, потому что — ошибки быть не может — она его видела, там, в толпе. Люси уже ничего не слышит, словно проваливаясь в вакуум, и безуспешно пытается встать, но ноги не держат. Только в голове царит ужасающий гул, неистово колотится сердце и что-то обжигает щёки. Ей хочется верить, что это из-за мороза, а не потому что слёзы льются неудержимым потоком.
Этот запах и крепкие, сильные руки она сможет отличить от любых других в этом мире. Эрл всегда оказывается рядом с ней первым, появляется словно по волшебному щелчку пальцев — теперь ей придётся отвыкать и от этого. Теперь ничего этого не будет: ни тайных прогулок по лесу, ни бесед обо всём и ни о чём одновременно, ни нежных взглядов украдкой, ни сотен невысказанных слов. Осознание этого молотком медленно, с расстановкой и знанием дела вколачивает шляпки гвоздей в уготованный ей гроб — очередную коробку куклы за бесценок.
— Ты знал, — пытаясь побороть внутреннюю дрожь, принцесса отчаянно цепляется за своего спасителя, как за последнюю в мире опору — он всегда и был для неё таковой. Ногти противно скользят по стальному нагруднику и оставляют едва заметные царапины, но следы на сердце куда глубже и болезненнее. — Ты с самого начала знал и не сдержал обещание, а я… я так многое не успела рассказать тебе!
Эрл слегка треплет её за волосы и, смахивая осевший на них снег, улыбается той самой грустной и теперь такой понятной ей улыбкой. Люси понимает: ему сейчас наверняка куда хуже, чем ей. Он долгие годы жил в ожидании этого дня, медленно убивая себя, и подобного для неё не желал. Поэтому приходилось молчать.
— Не говорите того, что решили в пылу эмоций. Потом вы будете жалеть, — он медленно поднимает принцессу с колен, придерживая её за руки, но сам не спешит вставать — верному псу у ног хозяина самое место. Боковым зрением девушка замечает, что в трёх шагах от них стоит толпа стражников. Одно неверное действие с её стороны — и Эрлу не сносить головы. Своим легкомыслием она вновь навлекает на него проблемы, и от этого вдоль позвоночника пробегает табун мурашек. — Обещайте, что станете счастливой.
Безжалостно тают секунды, он продолжает ждать, но Люси молчит. Только в порыве отчаяния кусает губы, едва дышит и сильнее сжимает заледеневшими ладошками его огрубевшие, тёплые ладони. Всё не должно, просто не может закончиться вот так.
— Вы так ждали этого часа, и вот он настал. Разве вы не рады? Ну же, выше нос, — его голос никогда раньше не был таким ласковым, будто он пытается успокоить на людях неразумное маленькое дитя, которое вот-вот заплачет. И Люси невольно прислушивается к совету, задирая голову вверх и зажмуриваясь. Проклятый снег продолжает засыпать землю и крупными комьями падает ей на лицо, тая и крупными каплями скатываясь вниз. Только облизав губы, девушка понимает, что на вкус он почему-то нестерпимо солёный.
— Ваш народ смотрит на вас, его судьба в ваших руках. И я тоже в вас верю, моя королева.
Мимолётное касание губ к онемевшему от холода запястью заставляет внутри что-то дрогнуть. Даже сейчас этот упрямец не желает называть её просто по имени. Упоминание об этом почему-то заставляет улыбаться — теперь Люси понимает его. И она тоже верит Эрлу — так, как никому другому.