Доктор покачал головой, но ничего не сказал.
***
Они сидели в небольшом кафе. Доктор заказал себе крепкий кофе, своему слушателю почему-то взял сок, как ребёнку.
- Боитесь, что кофе негативно повлияет на мою психику? - Сухо и с долей скептицизма заметил А-325.
Доктор помолчал. Потом молчание неожиданно прервалось.
- Знаешь, ты наверное, читал в учебниках истории о Великой Медицинской Революции?
- Что-то читал…
- Мой дедушка застал времена ещё до неё… Он всегда отзывался о той поре как о чем-то волшебном. Говорит, никто не принуждал никого пить лекарства насильно. Никто не контролировал, что вообще человек пьет. Можно было долгое время не ходить в поликлиники и больницы. Многие до последнего лечились дома или не лечились вообще. У нас это время связывают в основном с дикарским романтизмом… “Он умирал от диабета, но стоически продолжал есть шоколад, потому что только шоколад возвращал ему вкус жизни”. - Доктор грустно усмехнулся. - В отличие от деда я родился в то время, когда Медицинская Революция уже произошла. Весь мир был судорожно взволнован мечтой о новой жизни. О жизни правильной, где светочем стала медицина, а богом психиатрия. О, эта Богиня! Я поклонялся ей, был преданным её жрецом… Я помню, как всему миру показывали самую первую на свете операцию. Как сидел, потирая вспотевшие руки, как ловил глазами каждый кадр… Я был настолько восхищён этим рывков в светлое будущее… И, как ты можешь догадаться, я мало общался с дедушкой, которого мои восторги приводили в ужас… Долгое время я не обращал на него внимание, а его нервное отношение ко мне расценивал, конечно, как область психиатрии. Бедный старик выжил из ума и более не способен принять позитивные веяния будущего. Но судьба жестока своим наказанием. И, сколь равнодушен был к деду я, столь и мой собственный сын был равнодушен ко мне… Это был тот ещё упрямец. С самых первых дней он все пытался выкинуть какую-нибудь пакость. То тетради мои порвёт, то залезет на дерево, то будет изображать из себя обезьяну, чтобы веселить соседский детей и хватать перед ними своей храбростью. Я стоически терпел все его выходки, понимая, что заслужил это наказание… Но пришло время ему стать взрослым. Я определил для него самый лучший курс препаратов, самых испробованных, самых надёжных, но… Он не захотел их пить! Совсем. Наотрез. Мы часто спорили с ним. И я продолжал уговаривать. Знаешь, почему я уговаривал?
А-325 дёрнул плечами. Доктор вздохнул.
- В такие моменты ты все больше напоминаешь мне его. Ему тоже было начихать на историю.
- Эм… Мне не начихать. Но из-за огромного количества разных средств в моей голове, я практически ничего не помню о своём прошлом. - Поправил А-335.
Доктор снова вздохнул, недовольный, что его монолог прервали.
- Так вот почему я это делал… Медицинская Революция привела некогда к полной смене представления о врачебной науке. До неё медицина была чем-то, к чему прибегают иногда, время от времени и только по необходимости, а то и не прибегают вовсе. После неё было установлено, что абсолютно каждый из нас в определённом возрасте должен выбрать себе средство, которое будет принимать всю оставшуюся жизнь. Средство это было безобидной пищевой добавкой в виде таблетки. Вскоре их разработали уже много разных видов… Так вот. “К чему я все это рассказываю”. - спросите вы. Чем больше укреплялись восторги от успехов на врачебном поприще, тем все жёстче становилось законодательство, связанное со случаями уклонение от правил. Вначале это был штраф. Потом штраф побольше и штраф ещё больше. Потом вместо штрафа появилось тюремное заключение. А потом было принято постановление, гласящее, что все сопротивляющиеся есть враги будущего. А единственный надёжный способ излечения от таких врагов это операция. Я продолжал верить в то, что медицина всегда действует во благо. А мой сын продолжал спорить со мной. И однажды они пришли за ним. В один прекрасный день. Вычислили моего мальчика. Они сказали, что все будет хорошо. И даже я… - Доктор словно внезапно постарел на десяток лет, он горестно усмехнулся - …я сказал ему, что так будет лучше, что он должен пойти… Он, конечно, не послушал меня и пытался бежать. Но не долго. Дело в том, что в этом мире мы все давно посчитаны, у нас даже вместо имён буква с номером. Они просто выследили его по своей базе… И потом они вернули его мне. После операции… И тогда впервые я усомнился в том, во что верил всю свою жизнь.
А-325 молчал, но едва заметные жесты - взгляд в стол, поджатые губы - выдавали, что подсознательно он прекрасно знает, о чем речь.
- “Операция прошла хорошо.” сказали они. Но с тех пор он стал… - Доктор, развёл руками с полным опустошением. - Он больше не был моим сыном. От моего мальчика осталась только пустая оболочка… Он мог есть, мог пить, мог делать какие-то элементарные вещи. Но из него полностью пропала его душа… И это была не потеря памяти, как у тебя, нет… Он перестал быть человеком. Я начал бояться его… И сам он недолго в таком состоянии прожил. Он часто стоял с опустошенными глазами смотрел на поезда. Когда я спрашивал, зачем он это делает, он молчал. А потом однажды он просто сиганул под поезд… Тогда я стал копать документы об этой операции. И открыл очень старые, старые сведения ещё дореволюционного мира об операциях на мозге. О лоботомии, после которой люди становились овощами. Я стал испытывать страх перед своей богиней медициной… А потом мне дали нового пациента. Мальчишку, который отказывался пить любые таблетки. Как думаешь, кого он мне напомнил?.. И только поэтому я взялся за это дело. И в этот раз победил я, потому что через полгода он начал принимать свое первое средство. Правда, он менял его чуть ли не каждый месяц. Но это был прогресс. Потому что этот ребёнок приходил говорить. Почему ему плохо. Почему он не хочет пить то или это. Мой мальчик никогда не приходил ко мне говорить… Он просто отказывался или устраивал сцены. А с этим я мог говорить. Понимаешь, про кого я говорю?
А-325 молчал.
- Я говорю о тебе, дурачье… - Вздохнул доктор. - Я думал вчера, может мне забить на все и отдать твою карту в полицейской управление. Почему я вожусь с тобой? Но я снова и снова вспоминал своего мальчика. Судьба дала мне шанс загладить вину тем, что подкинула твой случай. Поэтому я уже все решил… Ведь ты сам не найдёшь работу. С завтрашнего ты назначаешься моим помощником в клинике. Будешь заполнять бумаги и поливать цветы. Тогда они не придут за тобой. Если отказываешься - это полностью твой выбор. Тогда пеняй на себя.
А-325 молчал. Доктор ждал от него ответа, а он пытался переварить только что услышанное.
- Ты пьешь таблетки только утром или и утром, и вечером?
- Новые только вечером. - Наконец выдохнул А-325. - Один вопрос. Мне надо будет участвовать в каких-то медицинских делах?
- Нет. К медицине я тебя не подпущу. Бумаги, книжный архив, цветы, чистота в кабинете…
- Ладно… Я согласен.
- Вот и хорошо.
Доктор немного отпил кофе. Заметно взволновавшийся пока рассказывал, он медленно приходил в себя.
- Теперь, что ты хотел знать о себе?
- Всё. Я понял, что не помню ничего о своём прошлом. Поступил ли я один к вам в клинику. Сколько мне было. Если не один, то кто был со мной. Есть ли у меня родственники, и почему я о них не знаю.
- Такой эффект стирания памяти иногда происходит. Тем более у тебя был довольно сложный случай. И, отвечая на твой вопрос, ты поступил один.
- Один? Точно?
- Точно… Тобой никто не хотел заниматься, потому что ты был сыном женщины, которая уже несколько раз засветилась в антиобщественной деятельности и поплатилась за это.
- Поплатилась?
- Да, это были люди, организовавшие сопротивление. Они пытались бороться с системой. Уничтожали лекарства и клиники. Поджигали, взрывали, устраивали выступления на площади, где не давали людям получить положенные им по закону таблетки… Но не вдохновляйся. От них часто страдали ни в чем не повинные больные, ведь в тех же местах раздавали и таблетки астматикам, диабетикам, больным раком и прочее, прочее. А от взрывов умирали все, находящиеся в клинике, включая детей. Это была организация с мощной, но злокачественной идеей. Саму её поймали, предотвращая очередную диверсию… А тебя передали в клинику.