Скалл продолжила на него моргать, не меняя выражения лица.
Скуало, глядя на неё, нахмурился.
— Это потеря Варии, — сухо сообщил он. — Если тебе не лень, напиши или скажи мелким устрицам, чтобы не совали свой нос, куда не следует. Или Луссурия этим займётся. У него талант писать всякие возвышенные письма. А вот дону Тимотео лучше позвони, как несостоявшаяся родня. Занзас, конечно, так и не разобрался со своим комплексом брошенного бедного и несчастного, но старика всё равно жаль. По-человечески жаль.
Супербиа отвернулся, взлохматив свои снова короткие волосы, пушистые от резко сменившейся гравитации.
У Скалл замер на языке вопрос, но она промолчала.
Она еще была не настолько Вария, чтобы спрашивать.
5. Запах пудры и мускуса
— Ты чувствуешь это, душечка? — тихо спросил Луссурия своим дымчатым голосом. Глаз не было видно из-под очков, но Скалл физически ощущала на себе его взгляд:
— Чувствуешь?
Тепло чужой кожи, блестящей от пота под пальцами; тело, затянутое шёлковыми шнурами туго-натуго в корсет не по фигуре, не по телу, не по профессии. Аромат крашеных перьев и очень дорогой помады. Тонкие нотки афродизиака в воздухе.
Его не было здесь, он отсутствовал. Интересно, чем он пользовался? Кокаином? Чем-то наверняка элегантным.
— Чувствуешь? — выдохнул Луссурия, наклонив голову так, что в ушах заблестел жёлтым перезвон серёжек.
Солнечный офицер Варии был тёплым; тёплым как старые ажурные лампы в дорогих борделях, как проститутка, которой сунули в бюст тысячу баксов за накладные ресницы или хороший минет.
Скалл вдохнула поглубже.
— А чего тут не чувствовать? — спросила.
Так пах мирный договор между двумя Огнями.
И хотя ее Солнцем всегда был Реборн, и ему суждено было остаться одним-единственным, ведь цепи Аркобалено так просто не порвать, в жилах заскользило новое золото.
Луссурия принимал её, как мать принимает сироту в свой дом. Мать убивала своих любовников, когда видела в них неискренность, и привозила трупы мрачному садовнику, чтобы тот на чужих костях выращивал самые прекрасные цветы.
Луссурии тоже нравилось затягивать себя в корсет, надевать платье и, под тусклыми огнями старинных люстр и канделябров, скользить по особняку тоскующим призраком, лелеющим разбитое сердце и тяжёлое прошлое. Дружба Скалл и Луссурии была лишь вопросом времени: некоторые хобби объединяют быстрее общей крови.
В Варии Облако принимали, видели в ней свою. Делили с ней очаг добровольно и гостеприимно, особенно после смерти Занзаса, когда его запреты осыпались пеплом.
И ей, по правде говоря, хотелось остаться.
6. Не покидай меня, безумная мечта
— Говорят, у Аркобалено бывают проблемы с памятью, — щёлкнул Скуало зажигалкой Зиппо. Сигарету он держал протезной ладонью; тренировал мелкую моторику, возможно. — Когда еще существовала школа маленьких мафиози, я сдавал тебе на вождение. А ты и не помнишь.
Скалл мучительно нахмурилась, пытаясь вспомнить события почти пятнадцатилетней давности. Виновато покачала головой:
— Вообще как в тумане. Не знаю, почему так. Тот же Верде придумывает заново свои же велосипеды. Что-то помню, конечно, но мутно и отрывками.
Скуало выпустил носом длинную струю белесого дыма. Сидя вот так, вальяжно раскинувшись на диване, широко расставив длинные ноги, он напоминал китайского дракона — худого, ловкого. Скалл почему-то не могла отвести от него взгляда.
— Школа маленьких мафиози, (интернат, по сути), была настоящим издевательством над детьми, — произнес он со злым упоением. — Всё проплатила Вонгола. На тот момент она была почти монополистом на чёрном рынке Италии. Так сказать, «золотой век» Семьи, пришедший на правление, что удивительно, женщины. Вонгола стала разваливаться и сдавать позиции лишь только после смерти Даниэлы. Она, кстати, как оказалось, была против затеи со школой. И правильно. Её сынок, не нюхавший пороха, решил поиграть в доброго короля. — Затянулся глубоким вдохом. Выдохнул. — И заплатил за это слишком большую цену.
— Ты думаешь, поэтому его сыновей убили?
— Разумеется, — фыркнул Скуало. — Я с ними учился. Со всеми, кроме Занзаса. Тимотео боялся, что пасынка будут обижать. Точнее, что тот каждого своего обидчика похоронит, а потом со всеми рассчитаться не выйдет. Преподы лбы разбивали, кланяясь наследникам Вонголы. Дети же из Альянса наследовали не только отцовские папье-маше, но и всякие обидки, вендетты. Кто-то от стресса и прочего оканчивал жизнь пораньше. Кому-то с этим помогали. Я жил с Конём в одной комнате; его как-то раз чуть в ковре не утащили. Мы сбросили зачинщиков с крыши, подделав слезливое прощальное письмо, что, мол, гомики, и жить так больше не могут. Коня, блять, пытаться утащить? — Скуало покачал головой. — Серьёзно? Пидарасы. А девки там были шлюшными. После уроков этикета они учились быть хорошими секс-куклами. Кто не вышел замуж, в основном, умер от венерических по переулкам.
Он снова затянулся.
— Кому действительно эта хрень помогла, так это детям автономных убийц.
— Да, слушай, вспомнила! — воскликнула Скалл. — Меня туда Реборн экзаменатором позвал незадолго до того, как мы стали детьми, на вождение. А сам у девочек на стрельбу принимал, ну и вербовал их, конечно. Сейчас жалеет, — ухмыльнулась, — Бьянки его в конец достала.
— Ты меня не вербовала, — после паузы сказал Скуало.
Скалл в тот момент искреннее пожалела, что Проклятие подпортило ей память. Как она ни силилась вспомнить, подросток-Супербиа в голове не возникал. А судя по его виду, это было важно. Почему-то это было очень даже важно. Чёрт.
— Наверное, мне показалось, что тебе это не нужно, — осторожно предположила она. — Обычно «автономные» мафиози, особенно совсем юные, быстро умирают без покровителя. Сначала Каркасса пару десятков таких набрала из вашего интерната, потом Каваллоне эстафету подхватили. Жалко спускать талантливые кадры на пушечное мясо. Но ты никогда не был обычным, так ведь?
Скуало взглянул на неё исподлобья. У него примерно такой же длины волосы были в мафиозной школе, он сам говорил. Причёска ему шла. Капитан Варии выглядел с ней свободнее.
— Я многим тебе обязан, по правде говоря, — задумчиво произнёс он.