Помолчали.
Скалл добавила сахар в свой латте и размешала ложечкой. Отпила.
Из больших окон на деревянный кухонный стол падали широкие лучи закатного солнца. Воздух предсказуемо пах кофе, а ещё осенью. Почти год назад они сидели так с Вайпер на кухне и пили вино, пока готовилась лазанья. И тогда Вайпер бросала ей намёки, между слов говоря больше, чем самими словами. Скалл в то время ещё ни в ком не могла быть уверена. Похороны и расследования оставили её в растерянности, и она не знала кому верить. Тогда стоял август, а сейчас уже шелестел сухими листьями сентябрь.
Скуало хотел зимнюю свадьбу, но сам же признавал, впрочем, что по традициям Вонголы процессия должна быть на берегу моря, ближе к воде. Даже ноябрьский ветер оставил бы их и многочисленных гостей простуженными. Но на медовый месяц собирались поехать в горы: к снегу, водопадам, горнолыжным курортам и нежному сексу у горящего камина. Скалл любила носить пушистые кашемировые свитера, а ещё больше любила, как Скуало их с неё снимал, целуя шею, ключицы и плечи.
— Почему Вария убила Занзаса? — тихо спросила она, подняв взгляд на Вайпер.
Та посмотрела куда-то вбок и так же тихо вздохнула. Устало потёрла лоб, прикрыв глаза. Уставилась в свою огромную чашку кофе.
Вайпер не могла не знать, что Скалл хотела задать этот вопрос. На самом деле, даже не могла не спросить. Иначе она не нашла бы себе покоя ни в особняке, ни на супружеском ложе.
Уж кто-кто, а женщина поймёт женщину, вне зависимости от разницы характеров.
— Из сочувствия, — наконец сказала Вайпер. Сделала несколько глотков остывающего капуччино. Дёрнула уголком губ в подобии крохотной ироничной улыбки, взглянув на Скалл.
— Странно, не так ли? — её голос звучал тихо. — Смерть из сочувствия. Ладно бы из жалости, такое история видела на своих страницах. Но эмпатия? — она покачала головой. Тяжело вздохнула, совсем как уставшая мать. — Он всё делал нам назло, знаешь? Унижал капитана, стараясь на его фоне выглядеть властным. Унижал Леви по той же причине. Нас с Бельфегором не трогал, потому что ему дали понять: принц сидит на поводке, а поводок короток и требует деньги за службу. А как он издевался над тобой? Ведь ему было противно от самого себя, пил не просыхая, и ходил день за днём к Луссурии лечить похмелье. Отказывался от антидепрессантов. Бил посуду. По его вине погибла наша Эвелин.
— Он был одинок.
— Катастрофически одинок, — согласилась Вайпер. — Атрибуты не приняли своё Небо. Это катастрофа. К тому же, связь со Скуало за десять лет ослабела, а затем распалась, потому что Занзас совершил слишком много ошибок, ведомый раненым эго.
— И поэтому он страдал, — утвердительно спросила Скалл. — И из-за собственной боли мучил других.
— Именно.
Вайпер допила кофе и мягко отодвинула от себя опустевшую кружку.
— Он не принял бы от нас жалость, но ни одно человеческое существо не чуждо сочувствию. Занзас хотел, чтобы мы его убили. Пойми, в мире мафии суицид для мужчины его статуса — несмываемый позор. Бросить всё и уехать жить в глушь он не мог, это шло против его характера, — она наклонилась поближе. — Более того, Занзас знал, что ты далеко не безразлична Скуало. Мы все это знали. Как бы это не было удивительно, но в мире всё ещё есть мужчины, в которых жива рыцарственность.
Скалл отпила кофе. Она ощущала себя статуей.
— Значит… Занзас использовал меня, чтобы умереть.
— К сожалению, ему не оставалась ничего другого, — согласилась Вайпер. — Он знал, что Скуало в какой-то момент сорвётся. Я сорвусь. Бельфегор сорвется. Луссурия и Леви тоже не смогли бы долго игнорировать твой измученный вид.
Вайпер отвела взгляд в сторону, погрузившись в воспоминания:
— … Это была безболезненная смерть. Мы со Скуало и Луссурией создали определённый… наркотик психоделического характера. Он состоял из концентрированного Пламени. Бельфегор сыграл «дурачка» и поделился с Занзасом якобы своим «новым деликатесом». Леви поехал с ним в загородный дом в качестве телохранителя, но поскольку шеф его презирал и считал за гея, то отказался жить вместе с ним. В итоге, оставшись наедине с самим собой, между шестым и седьмым днём, Занзас принял наркотик.
Туман замолчала. Скалл сделала ещё глоток, чтобы смягчить пересохшее горло.
В голове стелилась пустота медленным потоком ярких картинок.
Взгляд Занзаса, полный ярости, когда он срывал с неё одежду, когда заламывал ей руки.
Потёкший макияж и слёзы собственного отражения в зеркале.
Молчаливая Вария на похоронах. Розы на холодной могиле.
В каком-то другом мире, где он стал бы Небом подобранных ему Атрибутов, может, в нём не было бы столько отчаяния, одиночества, злости и тоски. Может, тогда он показал бы своей невесте нежность, обратную сторону личного зверя. Но это был не тот мир. И её уже приручила благородная любовь Скуало.
— Мы до последнего верили, что он узнает наше Пламя в ампуле, — вдруг продолжила Вайпер. — Ведь это Дождь способен «успокоить» сердце до полной остановки. Солнце было нужно для активации препарата. Моё же Пламя должно было показать ему ту жизнь, которую он действительно хотел. И если бы… если бы он всё-таки являлся нашим Небом каким-то непостижимым способом, то он бы остался жив.
«Но он умер» — повисло в воздухе. Вайпер, словно обозначая конец разговора, поднялась и пошла споласкивать под водой свою чашку. Скалл осталась сидеть, медленно моргая в никуда, блуждая в своих мыслях.
— Скуало когда-то сказал, что это — потеря Варии, — вдруг вспомнила она. — Наверное, мне теперь ясно почему.
— Тогда ты можешь перестать зацикливаться на прошлом, — ответила Вайпер, убирая свою помытую посуду в шкаф. — Он был нашим делом, не твоим. И в итоге не принадлежал никому.
И покинула кухню, оборвав беседу.
Скалл не знала, сколько она ещё там просидела, вслушиваясь в отдалённую жизнь дома. Затем, прижав к себе остывший недопитый латте, поднялась и медленно подошла к окну, выходящему в сад. Кустовые розы приветливо и ласково смотрели на неё, чуть покачиваясь на лёгком ветру. Вопреки всему в горле встал ком, и Скалл прижала ладонь ко рту, чтобы не всхлипнуть вслух.
Ведь именно эти розы были на могиле у Занзаса.