От этой мысли Филю напрочь сковало. Вот оно что, цыганка! Она знала о том, что произойдет этой ночью, а он ей не поверил. Испугался поначалу и забыл. Все гадалки - плутовки, так говорила покойная матушка. Цыганам веры нет, цыгане лжецы, бедовые ребята. Нельзя допытываться у судьбы, куда она захочет вильнуть, потому что она, коварная, обязательно повернется не так, как ты ожидаешь. Цыгане умеют наступить ей на хвост, но правды никогда не скажут: им ведь что, только денежки выманить! Застращать, наврать с три короба, наплести про недругов, порчу, сглаз, привороты, а под шумок обокрасть, кошелек там срезать или часы выудить. Другого интереса у них нет. Но эта цыганка не обманула! Она видела метку злого рока на его руке, предупредила, а он не внял. Олух, и правда олух! Только уже не царя небесного, а князя подземного. Но как он мог это остановить? Ведь демон застал его врасплох, спящего. Ему бы кинуться вот из чулана и не спать до утра, а он разнюнился, развалил тело на досках и попался в сеть. Ох, и дурак!
Витя тем временем чуть ослабил хватку на руле. Погони не было. Он засвистел развеселую мелодию, но покосился на мрачного Филю и затих.
- Не думай, я тебе ее не нарочно дал, - сказал Витя извиняющимся тоном. - Они пришли, надо было как-то спасать. Кто ж знал, что ты этот...
- Кто? - резко спросил Филя. - Кто?
- Ну, картограф. Я думал, фетюк, простофиля. Ты уж прости, не разглядел. Вашего брата на улице не встретишь. У тебя и вид-то не такой, как у них бывает.
- А какой у них бывает вид?
- Разный. Скажем, нос крючком до губы или глаза черные. У одного, говорят, на щеке была бородавка пупырчатая, из нее волос торчал.
- Стало быть, надо обзавестись бородавкой?
- Зачем же? Ты и так скоро себя не узнаешь. Вот, смотри, у тебя уже прядка седая появилась. За одну ночь всего, а сколько их еще будет!
Филя быстро опустил стекло и высунулся, чтобы рассмотреть себя в зеркале. Так и есть, над левым виском волосы словно обнесло инеем. Он дернулся к ним рукой, пригладил - нет, не краска. Поседели! Он обреченно вздохнул, закрыл окно и откинулся на сиденье.
- А кто они, эти картографы? - глухо спросил Филя. Голос едва вырывался из нутра, словно кто-то невидимый накинул леску-удавку и потихоньку затягивал ее, стараясь не пугать жертву сразу до обморока.
- Картографы-то? Я, вишь, немного знаю. Только если тебе что-то приспичило разыскать - вещь, человека или дом - это к картографу. У нас их все боятся.
- Почему?
- Говорят, они могут смерть нарисовать, и тогда труба! На другой день околеешь.
- Обещаю, твою смерть я рисовать не буду.
- Э, - сказал Витя и покачал пальцем. - Не зарекайся. Кто знает, как обернется дело. Может, и нарисуешь.
И тут Филю осенило. Если картограф может искать людей, рисуя карты, значит, и Настенька найдется. Он справится сам, без полиции, теперь у него есть силы, пусть и дурные, запретные. На мгновение глупое сердце окрылилось надеждой, воспарило и тут же рухнуло назад, в угрюмые глубины. Нет, нельзя этим заниматься. Погубить душу страшно, ведь дорога к дьяволу - она без возврата, от крови не отмоешься, Бог не примет. Должен быть способ вернуть сестру и самому при этом не загубиться. Может, Витя поможет, или полиция очнется и нагрянет к крабу с обыском. Он, Филя, не обязан лезть в пекло, даже если оно перед ним и разверзлось. И все же что-то сладко пело внутри: падай, падай, я жду. Я здесь, я жажду, приди!
Пытаясь заглушить манящий голос, Филя стал вспоминать комнату за комнатой дом тетки. Блуждание мыслью по дому всегда помогало ему освободиться от нагрянувшей тоски и отдохнуть. Он вычертил в голове план особняка, расставил предметы, долго думал, куда же положить грязную собачонку и оставил ее там, где первый раз встретил. Не забыл про ковры, безделушки, занавески и даже кости - их он выводил с особым смаком.
- Ты что делаешь? Прекрати! - ткнул его локтем Витя. Да пребольно!
Филя открыл глаза и ахнул. Карта будто поплыла: по тонкому рисунку шла рябь, искажая его от середины к краям. Контур теткиного дома проступал сквозь тряпицу, разрывая абрис Караван-сарая, давя яблочко, сминая виноградные гроздья. Филя тряхнул головой, и морок рассеялся.