- Беда...
Оба замолчали. Дома вдоль дороги становились все мельче, низкорослей, словно город кто-то по окраинам прижимал к земле, накрыв ладонью, как майского жука. Избы стояли серые, некрашеные, некоторые были по старинке покрыты соломой. Из печных труб стекал дым. Он загибался вниз кошачьим хвостом и бесследно растворялся в морозной тишине. Людей на улицах было мало, только изредка мимо забора пробегала стайка ребятишек или шлепал старик в телогрейке и валенках с ведром в руке.
Через четверть часа они прибыли в Малярово, от которого за версту разило нищетой. Полуразвалившиеся сараи припадали друг к другу в последней попытке удержаться в вертикальном положении, окна домов были разбиты и заткнуты тряпками, в крышах зияли дыры.
- Ррродина, мать ее! - сказал Витя, сплевывая в открытое окно.
Они остановились у небольшого дома, который единственный на улице не выглядел как брошенный родственниками инвалид. Во дворе было чисто, из приоткрытой двери валил пар, слышалось довольное хрюканье свиней и гомон разбуженных кур. Витя деловито отер подошвы о дерюжку у порога, кучно потопал и вошел внутрь. Филя робко плелся следом.
Навстречу им вышла румяная женщина в ситцевом платке. Она улыбалась так мягко и умильно, что Филя тут же оттаял, напряжение в мышцах спало, и даже шарф сам собой развязался.
- Витенька! - кинулась она к сыну. - Заждалась, где был? И кто это с тобой?
Она хотела его поцеловать, но Витя не дался, стесняясь гостя.
- Мать, давай потом. Это товарищ мой, Филимон. У нас поживет пока, ладно?
- Как скажешь, - растерянно сказала мать. - Проходите, пожалуйста, Филимон.
- Можно просто Филя, - предложил тот.
- Варвара Михайловна, - коротко представилась женщина. - Пойдемте, негоже стоять на ветру.
До чего Филе было неловко! Вторгся в чужой дом, где его не ждали, сейчас еды предложат, а он ведь голоден, сожрет все, хоть фетровую шляпу, и будет еще стыдней.
Дверь в кухню была завешана старой простыней, чистой, но замохрившейся по бокам. Хозяева топили на совесть, хоть тащи ушат и мойся, и Филя едва сдерживался, чтобы не оттянуть воротничок. Пока мать Вити накрывала стол и ставила на плитку уже остывший чайник, Филя разглядывал обстановку гостиной. Точнее, это была не гостиная, а общая комната, где обитатели дома проводили большую часть своего времени. Что и говорить, жили Зязины небогато. Единственным предметом роскоши было накрытое ажурной салфеткой радио, стоящее на трехногом столике. С дальней стены на Филю игриво посматривала с портрета девушка, собирающая виноград. Дешевая репродукция, засиженная мухами, смотрелась в этой комнате почти гармонично. Однако в ней был скрытый вызов: вы думаете, мы утопаем в грязи? Нет, мы ценим искусство, нежное и романтическое, и все нам нипочем.
Оконца, окутанные тюлью, давали мало света. Замызганные зеленые обои, сиротливо проглядывавшие в прогалах между коврами и мебелью, делали комнату еще темнее. Привыкший и сам жить небогато, Филя все же чувствовал себя, как исполин, приглашенный мышью в нору. Он подумал, что Вите стоило бы меньше разъезжать на автомобиле в погоне за ненужными пергаменами, а больше таксовать. Разве можно мариновать родных в этих застенках, по сравнению с которыми дешевая привокзальная меблирашка - шамаханский дворец?! И откуда у Вити взялся автомобиль? Неужели угнал?
Пока Филя предавался этим негостевым размышлениям, в комнату вошла Варвара Михайловна с подносом, на котором стояли две плошки с кашей, небольшой заварной чайник, пара неброских чашек и сахарница. Позади шел Витя, он пер, отдуваясь, блестящий медный самовар. Филя кинулся на помощь, но его попросили не беспокоиться. Почти в полном молчании прошел этот поздний завтрак. Филе было мало одной плошки с кашей, а попросить добавки он не решился. «Как бы им денег предложить за постой? - думал он. - Сунуть под салфетку или просто отдать? А если не возьмут или, что хуже, обидятся?»
Витя положил себе в чай семь ложек сахару и задумчиво смотрел в скатерть. На его лбу собрались морщины, которым было там настолько непривычно, что они то и дело сползали на брови, и Витя взмаргивал, забрасывая их обратно наверх. Филя надулся чаем, чтобы хоть как-то заглушить голод, и теперь нетерпеливо жевал губами в ожидании момента, когда можно будет заговорить о деньгах. Варвара Михайловна гремела в кухне кастрюлями и беседовала с кем-то вполголоса.
Раздались легкие шаги, дверь в комнату отворилась и на пороге появилась русалка. Филя обомлел. Она была хороша, как первый поцелуй. Серебристые волосы, гладкие и свежие, ниспадали на плечи, в темных глазах плясали чертики, брови чуть насмешливо и гневно гнулись к тонкому носу, а губы... На них Филя решил попросту не смотреть.