За обманчивой уютной простотой скрывались серьезные вложения хозяйских денег и времени. Нежно-карамельные стены оттеняла безупречной работы тяжелая дубовая мебель, выполненная «под старину», рамы стеклянных, выходивших на две стороны окон были не из пластика, а из натурального дерева, выкрашенного в цвет кухни. Присборенные мелкими волнами воздушные «французские» занавески, крахмальное кружево скатерти и маленьких салфеточек, как и в меру затейливые, большие, в виде канделябров, потолочные и настенные светильники ассоциировались с временами, которых никто из хозяев и их гостей не застал.
Ну а пол, к особому восторгу Самоваровой, был паркетный, выложенный «елочкой».
Какой бы ни была эта неведомая Алина, Самоварова почувствовала к ней симпатию, будто родственную душу в толпе углядела, – она обожала этот стиль.
А вот и ее (чья же еще?!) большая портретная фотография на стене.
– Алина? – остановившись возле фото, кивнула она Жанне.
– Угу, – безо всяких эмоций ответила подруга пропавшей таким тоном, словно этот вопрос порядком ее утомил.
Что она испытывала к пропавшей все то время, пока они жили вместе?
Обыкновенную зависть? Но всего пару часов назад она так горько и искренне плакала, вцепившись в плечо собеседницы. А сейчас? Поди разбери эту распоряжайку…
Пока Жанна накрывала стол к обеду, Варвара Сергеевна, от помощи которой она категорически отказалась, получила возможность внимательно рассмотреть фотографию.
По общепринятому стандарту Алина не была красавицей.
Но, по мнению Самоваровой, фотографу удалось запечатлеть как раз истинную, хоть и нетипичную, красоту.
На фото хозяйка дома выглядела лет на тридцать, правда, лицо казалось слегка болезненным, как если бы молодая женщина недосыпала или изнуряла себя диетой. Хорошо очерченный, немного вытянутый овал, прямой, с небольшой горбинкой нос, живые натуральные губы. В больших темно-серых глазах светилась тревога вперемешку с невинным, как у ребенка, любопытством. Шатенка, прямые волосы уложены в высокую, в духе тридцатых-сороковых «ракушку». Серое строгое платье, а на контрасте с ним в ушах искрились крупные, ограненные сапфирами бриллианты.
Такой неоднозначный тип красоты либо заставляет мужчин насторожиться и отойти в сторону, либо надолго пленяет. В памяти Самоваровой всплыли учебники по криминалистике, в которых можно встретить практически любой тип лица, в том числе похожий на этот. Ей почему-то вспомнились черно-белые нечеткие фотографии канувших в Лету эсерок, искусных воровок, нечистых на руку куртизанок, тесно связанных с криминальным миром…
И вместе с тем из глубины этого необычного лица, будто шедевр через подделку на холсте, едва заметно проглядывала, а скорее – угадывалась какая-то непоколебимая, возвышающаяся над всеми земными страстями вера.
Сложно сказать, произвела бы фотография на Самоварову такое впечатление, если бы девушка не исчезла, а, например, задорно болтая о чем-то с подружкой Жанной, накрывала бы сейчас на стол…
И еще Варваре Сергеевне показалось, что это лицо ей знакомо. Размазанное в ее недавних, снова ставших беспокойными снах, нечеткое, едва уловимое и тут же исчезавшее, теперь оно смотрело на нее с большого портрета, словно молча пытаясь что-то объяснить.
Улучив удобную минуту, Самоварова быстренько пересняла портрет на айфон.
Обедали втроем: Валерий Павлович, Варвара Сергеевна и Жанна.
У Тошки с няней, которых вновь прибывшие, как и хозяина, еще не видели, был отдельный рацион – так объяснила распоряжайка. Они уже отобедали и теперь гуляли у реки.
За угощением, состоявшим из летнего салата и явно вчерашнего, неизвестно кем приготовленного и подогретого Жанной бефстроганова с картофельным пюре, Варвара Сергеевна успела разозлиться на Валерия Павловича.
– Странно пировать в отсутствие хозяев, – не успев сесть за стол, тут же брякнул он.
Жанна пожала плечами:
– Вы же вроде близкий Андрею человек… Он звонил, просил сделать так, чтобы вы чувствовали себя как дома, просил надолго вас не бросать, – усмехнулась она.
– Хорошо хоть памперсы нам менять не надо, да? – тем же тоном ввернул Валерий Павлович.
Но шутка не прошла.
В доме невидимым, но душным, темным покрывалом, запрещая шутки и смех, зависла тревога.
Жанна закончила приготовления к обеду и, махнув гостям рукой на предназначавшиеся для них места, плюхнулась тяжелой задницей на дубовый, с высокой резной спинкой стул.
– Что ж… Угощайтесь! Добро пожаловать! – с преувеличенным задором выдавила она.
Как только салат был разложен по тарелкам, распоряжайка, не притронувшись к еде, снова вцепилась в мобильный, который, видимо, не выпускала из рук даже во сне.