Вошла Оленька Петрушина и направилась к учительскому столу.
— Марьянна, — наклонилась она к учительнице и зашептала на ухо.
— Что? Что? — не поняла учительница.
— Я ему сказала: «Ты что, голодовку объявил?» Его понять надо. Он жутко переживает. Он социалистический честный человек и не может есть, если не работал. Вы понимаете, он же конституционный человек.
— Петрушечка, что там? — спросил Зуев.
Оленька отмахнулась от него.
— Ты ему сказала? И что? Что он тебе ответил? — спросила Зоя Павловна.
— Он ответил мне по-английски. Я не поняла, что. По-моему, он сказал… — Она наклонилась к уху Зои Павловны и медленно, припоминая интонацию, зашептала.
— Я не голоден, я зол, — громко перевела учительница. — Выучили на свою голову.
— А где он сейчас? — спросила Марьянна.
— В клуб пошел.
— Марьянна, Зойпална! — возмущенно заговорила Рая Русакова. — Я считаю, что вопрос о Жукове надо ставить на педсовете. Хватит нам с ним нянчиться. Родителей вызвать и сообщить.
— Ну, ладно, ладно, — остановил ее Петр Иванович и перестал есть. — Жаловаться будем, ябедничать.
Во дворе клуба в кормушке воробьи щипали ломоть пшеничного хлеба. Крошки летели во все стороны. Пшеничный ломоть был совсем еще целенький, словно только что со стола. Сережа голодно обернулся. Вокруг — никого. Несколько быстрых шагов — воробьи стрельнули в стороны. Сережа схватил хлеб, быстро спрятал в карман. Исподлобья огляделся.
Хлеб показался необыкновенно вкусным. Сережа вошел в клуб, спрятался в пустом зале. В темноте было не так стыдно. Он отщипывал в кармане от ломтя по кусочку и ел.
Дверь скрипнула. Петр Иванович пошарил за портьерой выключатель. Вспыхнула большая яркая люстра. Сережа сидел, пригнувшись к спинкам сидений. При свете он выпрямился, встал.
— Прячешься? — спросил Петр Иванович. — Голодовку объявил?
— Кто не работает, тот не ест. Вы же сами меня лишили.
— Иди в столовую, Жуков. Слышишь, я тебе говорю.
— Устал я, Петр Иванович, от ваших разговоров, честное слово.
Он это произнес так, что было видно: действительно устал.
— Так, — сказал Петр Иванович, подошел к окну, достал папиросы, но закуривать не стал, спрятал пачку в карман. — У тебя, Жуков, совесть есть?
— Да где-то была, — ответил Сережа.
— Была, да, видно, сплыла. Тебя часто ребята бьют?
— За что?
— Да вот за это самое.
— Нет, — мотнул головой Сережа, стараясь сохранить иронический тон, — в последнее время вроде ничего такого не было.
— Ну, значит, у тебя все впереди.
— Да вы обо мне, Петр Иванович, не беспокойтесь.
— А я беспокоюсь. Иди поешь. Как сына тебя прошу.
Натыкаясь на веревки, свисающие с колосников, на декорации, сложенные у стены, Валера Куманин и еще несколько человек пробирались за кулисами к занавесу. Зуев первым нашел дырочку, через которую можно было заглянуть в зал.
— Ну, что там? — спросил его Валера Куманин.
— Ничего. Стоят, молчат.
— У-у-у! Я думал, бить будет, — разочарованно протянул Валера.
Он прокрался на цыпочках к электрощиту у правой кулисы. Стол и составленные на него стулья мешали добраться до щита. Кнопка была упругой, сразу не продавливалась. Валере пришлось животом надавить на стол, а лбом упереться в стулья, чтобы сдвинуть еще на миллиметр всю пирамиду и вдавить кнопку поглубже. Занавес вздрогнул и заскрежетал, поехал. Послышался топот. Зуев, Уваров, Смирнов кинулись в стороны. Толя Кузнецов успел поймать обе половинки занавеса, попытался их удержать, соединить, но занавес вырвался у него из рук, и Толя остался на сцене лицом к лицу с Петром Ивановичем и Сережей.
— Вырвался, — глупо улыбаясь, сказал он. — Извините, Петр Иванович.
— Анатолий Кузнецов! Советский Союз! — где-то за его спиной из темноты кулис объявил Валера Куманин и захихикал. Его хихиканье поддержали ребята, которые были за кулисами.
— Ну почему так смешно-то? — с болью в голосе спросил Петр Иванович и, резко повернувшись, пошел к выходу. Сережа двинулся за ним, чтобы не оставаться лицом к лицу с ребятами, высыпавшими на сцену из-за кулис. Но из второй двери появилась Марьянна.
— Жуков, куда ты? Останься, поговорить надо! — потребовала она. — Зоя Павловна, я прошу вас присутствовать, — обернулась она к входящей вслед за ней учительнице и ребятам.