— Ну, что ты все смолишь? — крикнула она весело и понесла вишни к окну. — На, поешь.
За спиной Петра Ивановича, в глубине комнаты работал телевизор. Слышался шум трибун и взволнованный голос комментатора. Петр Иванович взял одну вишенку, другую, косточки брал в руку и с досадой выбрасывал в кусты, растущие под окном.
— Уходить мне надо, Надежда, — сказал он.
— Что так?
Надежда Ивановна стояла у окна, сложив на груди руки.
— Неконтактность, некоммуникабельность, — ответил Петр Иванович.
В окне появился муж.
— Все, — махнул он рукой, — проиграла «Заря».
— Да что ты? — шутливо удивилась Надежда Ивановна. — Вот беда-то.
Петр Иванович тоже улыбнулся, но ничего не сказал.
— Мать, где у нас это? — спросил муж.
— Что-о-о? — иронически растягивая слово, спросила Надежда Ивановна.
— Ну, это.
— Где поставил, там и возьми.
— Я найду. Найду.
Он исчез из окна, и Надежда Ивановна, помолчав секундочку, сказала:
— Что ж все уходить-то? Надо же где-то и оставаться.
— Ну не понимаю, почему у него душа не болит, — бросил еще одну косточку в кусты Петр Иванович.
— У кого?
— У парнишки одного. Ну никак не могу до него достучаться. Все мимо него. Все ему безразлично. Нету у меня нужных слов для него.
— Ну и что слова? Бог с ними, со словами. Слова можно и не найти. Вот привез ты сюда их к нам. Поживут они, поработают как следует, глядишь, и поймут что-нибудь.
— Вот, вот, у тебя всегда слова находились. Тебя бы в нашу школу.
— Ну что ж, давай меняться, — засмеялась Надежда Ивановна.
В окне снова появился муж. С бутылкой. Сообщил:
— Старшая пришла. Иди, мать, корми девку, — и когда Надежда Ивановна ушла, похвалился: — Любка у меня молодец. Матерю любит. Меня меньше. Из-за этого дела, — похлопал он по бутылке.
«Какую работу выполняешь по дому?»
Раиса ответила:
«По нашему дому, Урицкого, 22, я выполняю большую общественную работу в красном уголке».
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
Раиса ответила:
«Рекультиватором-первопроходцем».
Глава двадцать пятая
Дыши ноздрями
Около клуба Сережа столкнулся с Сашкой.
— Привет! — обрадовался тот. — В кино?
— Нет, — сказала Сережа. — Я видел раньше.
— Я тоже видел. Это же «Кавказская пленница», похохочем.
— Мне не хочется хохотать.
— А Любка в кино? Не видел? — спросил Сашка.
— Не видел.
— Ну, ладно, — сказал Сашка. В руках у него была гитара. Он похлопал по корпусу, спросил: — Посидим на дубочках, поиграем?
Сережа пожал плечами. Они перешли на другую сторону улицы, где были сложены привезенные для строительства материалы, забрались на дубочки. Сережа начал настраивать гитару. Струна звучала тоскливо, одиноко.
— Ну что? Играй же, — торопил его Сашка. — Чего не играешь?
— Не знаю. Наверное, времени нет.
— Как это — нету?
— И сказал нам Помпонацци: не пора ли вам смываться? — ответил Сережа.
— Чего?
— Ничего. Просто уезжать надо.
— А кто этот Помпонацци, который тебе сказал?
— Так, знакомый один. Итальянец. Вот только денег у него нету, у этого Помпонацци. У тебя нету на несколько дней? Я пришлю. Мне бы рубля три. Чтоб на какой-нибудь попутной машине уехать.
— Своих у меня нету, — сказал Сашка. — Я бабке телевизор купил. У миллионера возьмем. Пошли!
— Я сразу вышлю.
— Да ладно, не бедные, — махнул Сашка рукой.
Они подошли к дому Марфы-монашки. Сашка передал Сереже гитару и толкнул калитку.
— Он должен быть здесь, — объяснил Сашка из-за забора. — Помогал бабке копать картошку и теперь дрыхнет или самогонку пьет.
Сережа остался с гитарой на улице. Он прошелся перед окнами туда-сюда и почувствовал себя довольно глупо. «Тоже мне, интеллектуал, серенады петь вышел: «Подайте три рубля на дорогу бедному мальчику». Сашки довольно долго не было. Появился он недовольный, злой.
— Миллионер проклятый, пятерку пожалел.
— Ладно, ничего, обойдусь, — протянул Сережа гитару.
— Этот миллионер когда-нибудь выведет меня, — не замечал Сашка протянутой к нему гитары. — «Заработать надо», — передразнил он дядю Васю. — Он когда-нибудь у меня заработает лет пять. Куда только милиция смотрит? Ну что ты мне суешь гитару? — взорвался он.