Сережа умылся и побрел на берег. Той же дорогой — по кустам и камням — спускалась Люба со своим беленьким узелком. Она приблизилась, протянула ему узелок. И только потом, когда Сережа развязал платок и стал есть, присела около него на траву и сказала:
— Я увидела тебя сверху. Почему ты не подождал меня там?
— Спустился руки помыть перед едой, — улыбнулся Сережа.
Он ничего ей не сказал про Сашку и дядю Васю. Люба почувствовала, что Сережа чего-то не договаривает.
— Ты чего-то не говоришь мне, Сережа.
— Нельзя все говорить Любушкам-голубушкам.
— Можно. Почему ты не доверяешь мне, Сережа? Вот я могла бы доверить тебе любую тайну. Ну, хочешь я сделаю что-нибудь такое, чтобы ты мог доверять мне?
— Я не могу тебе сказать сейчас, что там произошло, — проговорил Сережа. — Потом когда-нибудь скажу.
— Нет, скажешь сейчас, немедленно.
Она стремительно поднялась, пошла, потом побежала вдоль берега.
— Люба, куда ты?
Место здесь было открытое. Люба добежала до песчаного обрывистого берега и остановилась. Это было довольно далеко, но Сережа все видел отчетливо. Девушка постояла секундочку неподвижно, сложив, словно для молитвы, на груди руки, а потом стала быстро раздеваться. Серебристая лунная дорожка переместилась вместе с Любой туда, к обрывистому берегу. Девушка шла к воде босиком, сияя округлыми плечами. Она шла очень медленно. Издалека силуэт купальщицы казался слегка размытым, пронзительно прекрасным. Сережа поднялся повыше, чтобы лучше видеть. Но смотреть на это долго было нельзя. Сережа лег в траву, запрокинул руки. Плыли над ним прозрачные облака, они не закрывали луну, а лишь занавешивали ее на какое-то время.
Медленно шла по лунной дорожке Люба, погружаясь в воду по пояс, по плечи. Потом она взмахнула руками и сильно, красиво поплыла. Сережа приподнялся на локте, сел. Но когда Люба вышла на противоположный берег и побежала по траве, он опять лег и стал смотреть в небо на звезды.
Люба неслышно приблизилась. Сережа лежал, не открывая глаз. Девушка осторожно положила ему на лицо мокрый цветок.
— Это колокольчик с той стороны, белый, очень редкий, — сказала она и зябко добавила: — Вода теплая, а в воздухе прохладно.
— Ты замерзла? — быстро сел Сережа.
— Нет.
— Простудишься. Пойдем скорей.
Сережа протянул руку, пытаясь поймать ладошку девушки, но она отстранилась, и они пошли рядом, потом побежали, близкие и в то же время далекие друг другу.
Глава тридцать первая
Старинный серп
Дядя Вася обогнал Сашку у самой пристани. Он оставил мотоцикл на берегу, а мешок с картошкой потащил на катер. Сашка вымыл ботинки у трапа, посидел на дебаркадере, подождал, когда они обсохнут. Тянул время. Потом решительно поднялся и спрыгнул на палубу катера.
Дядя Вася сидел в кубрике, рассовывал по ящикам картошку.
— Уходим в ночь, — сообщил он.
— Я остаюсь.
Он вытащил свой скомканный вещмешок, запихал туда в несколько приемов все свое барахло, потянулся за книжками, которые стопкой лежали на столе. Дядя Вася перестал возиться с картошкой, схватил грязными руками книжки.
— Сань!
— Дай сюда, — рванул Сашка.
Книги посыпались под ноги. Сашка попихал их одну за другой в вещмешок.
— Сань, ты эти шутки брось, — сказал дядя Вася.
Сашка обвел взглядом кубрик: не забыл ли чего? У трапа стоял ящик с инструментом. Из него торчала ручка серпа.
Он выдернул серп из ящика с инструментом, ключ «12 × 14» упал на пол. Сашка не стал его подбирать.
— Ты это, — сказал дядя Вася, — зачем? Куда?
— Зубы поеду лечить. А потом встретимся у Тутельяна. Харакири буду делать капитализму.
Сашка поднялся по трапу, пересек в несколько шагов палубу, взобрался на дебаркадер и пошел, унося с собой серп, чтоб не достался дяде Васе-миллионеру.
…Мы ездили на картошку. В поле грязь, пыль. Норма 60 мешков в день на бригаду. В каждом мешке 50 кг. Бригада — 5 человек. А вообще-то хорошо. Научились ценить труд колхозников. Мне было, конечно, легче, чем другим, потому что у меня бабушка деревенская.