— Что ж, Иван. — Выражение лица Клиффорда окончательно разонравилось космонавту. Печаль и какая-то тихая свирепость («Вот он, английский менталитет!») испортили весь праздник. Но это были цветочки, ягодки — впереди! — Давай представим, что, войдя в контакт с этими ангелами, мы все становимся кудесниками. Каждый начинает гасить ежедневно по нескольку десятков миллионов звезд…
— Исключено. Я понял, чего ты опасаешься. Звезд хватит: я, возможно, единственный, кто обладает этим даром. Никого больше из землян они не облагодетельствуют, так как существа они очень здравомыслящие. Им же сами́м подобные способности ни к чему: мне объяснили, что довольно долгое время их прикалывала возможность творить чудеса, ну а потом перестала прикалывать. Поднялась изрядная буча, потому что большинству чудотворство было по кайфу, и только умное меньшинство понимало, что это тупик. Произошло что-то типа революции: «обыденники», так можно перевести на русский язык это слово, воевали против магов. И победили. Все это было очень давно; мы в те времена еще только учились разжигать костер и точить наконечники для стрел. Правда, прецедент уже был: по нашему масштабу во времена расцвета Вавилона они передали дар какому-то придурочному разумному осьминогу… Он сказал «спасибо», махнул на прощание щупальцем и свалил куда-то за туманность Андромеды. С тех пор о нем ни слуху, ни духу.
— А можешь ли ты, или этот спрут, поделиться даром с кем-нибудь еще?
— Нет. Это еще одно ограничение. При всем уважении к тебе, Клифф, помочь я ничем не могу. Для того, чтобы исполнилось твое желание, этого должен пожелать я. Да пожелай чего хочешь! Я ведь всегда рядом, телефон у тебя есть.
Клиффорду было приятно лежать: свежо, но нагретая земля не давала замерзнуть. Солнце степенно продолжало свой путь на северо-запад. В деревне, километра за два от места пикника, истошно орала какая-то баба. Рыбы в пруду, как водится, молчали.
И вдруг стало темно. Ну совсем темно. И не прохладно, а холодно.
— Идиот, — заорал Санек, — доигрался со своими чудесами! Какого черта ты погасил Солнце, кретин недоделанный?! Теперь мандец всем, полный мандец! Или это выходки твоего дурацкого осьминога?! Как он только не подох за это время? Что, осьминоги так долго живут? Кретины! Все вы, космонавты, кретины, и ты, и твой вонючий осьминог!
— Спокойно, — рявкнул Иван, — прекратить панику! Я уже зажег Солнце.
— Хрен тебе, — бился в истерике Саня, — один дурак, значит, гасит Солнце, другой его зажигает! Пидарасы, грохнули звезду! И еще десять миллионов! Десять миллионов звезд, чтобы не подносить зажигалку к своей дебильной морде! Чтобы дебильная сигарета прикурилась сама!
Тьму рассеял огонек Ивановой «Зиппо». Веснушчатое лицо с рыжей челкой смотрелось в пламени зажигалки довольно жутко.
— Прекрати, Саня. — От волнения Клиффорд заговорил с чудовищным акцентом. — Нас разделяют восемь световых минут с секундами. Землю и Солнце, я хотел сказать. Нужно подождать восемь минут, пока солнечные лучи долетят до нас, и станет опять тепло и светло. А пока нам следует развести костер. Где дровишки, Ваня?
Холодало с каждой секундой. К бабским воплям примешалось еще несколько голосов; акустический эффект на вольных просторах был великолепен. Глаза уже привыкли к темноте, и друзья могли видеть величественную звездную картину, потрясающую из века в век умы прагматичных философов и влюбленных поэтов. Луны, понятное дело, не было. Иван начал подгребать к кострищу поленья, Клиффорд ему помогал. Свет зажигалки придавал зрелищу не очень веселый вид, но все же это было лучше, чем сидеть в почти полной темноте. Поджечь крупные дрова «Зиппо» было нереально, требовалась растопка. Англичанин пожертвовал частью своей большой записной книжки; вот здорово, подумали одновременно Иван и Саня, что Клиффорд недолюбливает планшет.
— Сколько прошло времени? — Санек, кажется, пришел в себя.
Клиффорд по привычке, выработанной годами работы в науке, включил секундомер на своих великолепных часах, как только произошла катастрофа, или авария, или неполадка, как сформулировал для себя Иван, и смог ответить совершенно точно на Санин вопрос:
— Прошла одна минута сорок семь секунд.
— Так мало? Не может быть. Я уже замерз.
Вопль мчащейся электрички прозвучал дико и страшно; машинист, включив прожектор, явно чувствовал себя не в своей тарелке. А что творится на всей Земле, с ужасом подумал Саня. В этой чертовой деревне как пили самогон, так и пьют. А летчики? Оказаться в воздухе без света — что ж, это нормально, техника ночных полетов отработана давно, но вот чтоб так, внезапно — ты летишь, и вдруг гаснет Солнце! Мы-то знаем, что ждать осталось шесть минут, или даже меньше, но они, эти бедные миллиарды людей, паникуют. И паника разрастается просто молниеносно. Кошмар творится в Питере, Москве, Владивостоке и в Пуэрто-Рико. Да причем тут Пуэрто-Рико? Где это, черт возьми? Катастрофа происходит везде, весь мир сейчас сходит с ума. Это надо прекратить. Взять телефон и позвонить… позвонить кому? Президенту? Позвонить и успокоить: мол, Ванин коллега облажался, но ничего, свет сейчас будет, муниципальные власти не дадут вам помереть от холода… Но куда, кому звонить, если серьезно? В Академию наук? Телефон можно узнать по справочной — но у них наверняка занято, или они не ответят — ведь все спятили. Да, остается только ждать. Греться у костра. Как романтично, блин. Представим, что это просто ночь. “Ночное”, как у Тургенева. “Картошки еще сыры”…»