- Хороший лагерь! - шептались новоприбывшие. - Вы слышали, они поют?
- Принять транспорт! - взревел Дейбель. Зденек побежал через апельплац.
- Иржи Роубичек здесь? - кричал он еще на бегу.
- Здесь! - ответило несколько голосов. Зденеку указали на группу узников, которых привезли на тележке. "Ирка, тебя ищут", - сказал один из них, наклонился и помог лежачему больному поднять голову. Зденек увидел его и с возгласом "Ирка!" кинулся к брату.
11.
В конторе было тихо, оба писаря склонились над пересыльной ведомостью из пятого лагеря. Сто пятьдесят фамилий, в большинстве польские и чешские.
Эрих хмурился и долго не решался задать вопрос, который не давал ему покоя. Наконец он сказал, сверкнув очками:
- А как же ты заранее узнал о прибытии брата? Признайся, ты это сам все подстроил?
Зденек растирал свою правую руку, которая изрядно отекла, - Дейбель ударил его кабелем за то, что он не сразу отошел от брата. Зденек осторожно сжимал и разжимал ладонь.
- Да, я знал об этом, Эрих.
- Почему же ты не сказал мне?
- А что, если бы через вас это стало известно Копицу?
- Эх, ты! - прохрипел писарь. Ему вдруг пришло в голову, что этот его разговор со Зденеком похож на какой-то другой, участником которого он уже был. Ну да, с пьяным рапортфюрером! Тот тоже просил участия и злился на то, что писарь стоял тогда молча, как недруг...
- Вот она, человеческая неблагодарность! - глухо сказал Эрих. - Ты, видно, совсем забыл, что я вытащил тебя из мусульманского барака. Где бы ты сейчас был, кабы не я? Уж, конечно, не здесь! - он кивнул на картотеку живых.
Зденек отошел со списком на свое место.
- Я знаю, что вы мне помогли. Никогда этого не забуду.
- И все же?..
Чех молчал. Он взял в руку карандаш, но писать ему было трудно.
- Что, болит рука? А это тебя ни в чем не убеждает? - продолжал писарь. - Видел ты когда-нибудь, чтобы Дейбель или Копии ударили меня? Кое-чего ты еще не знаешь, что знаю я... Почему же ты такой упрямый, неблагодарный ученик?
Зденек усмехнулся.
- Меня будут бить, ничего не поделаешь.
- А мозги у тебя не набекрень? - Эрих постучал пальцем по лбу. Хочешь быть мучеником? Страдальцем вроде Иисуса Христа? Даже ваш святой Маркс не одобрил бы этого.
Зденек улыбнулся.
- Не беспокойтесь. Конечно, я хотел бы быть таким ловким, как вы, но не любой ценой.
Он взял карточку и аккуратно написал на ней по-немецки "Георг Роубичек, рабочий из Праги".
- Не выкручивайся, -проворчал писарь. - Скажи мне напрямик, ты хочешь жить или нет?
- Конечно, хочу, - ответил Зденек, не поднимая головы. - Но это не самое главное. Главное - вот эта картотека. Надо добиться, чтобы она пережила зиму. А может быть, важно и еще кое-что...
- Что?
- Не знаю. Не лезть во всякую грязь. Вести себя так, чтобы не приходилось на прощанье просить кого-то:
"Слушай, ты подтвердишь потом, что я был хороший. Ведь к тебе я всегда был добр, а?"
* * *
Часы бежали, работы было по горло. Лейтхольд, тихий и какой-то пришибленный, без палки, зашел в контору попросить людей, которые докончили бы в кухне работу, брошенную женщинами. Кого же туда послать, и поскорей? В лагере сейчас не так-то много здоровых мужчин...
Зденек вспомнил о Франте Капустке из четырнадцатого барака, бывшем кельнере, посоветовался с Оскаром. "Как там его помятые пальцы? Можно уже выписать его из лазарета? Он ведь специалист..."
Так и было сделано. Рука Франты была еще в бумажной повязке, но глаза смеялись.
- Шеф-повар может сам и не работать, - сказал он. - Главное, приглядывать за всеми, командовать, красно говорить. Шеф-повар за словом в карман не лазит!
Санитар Шандор Фюреди стал у котлов, которые покинула его двоюродная сестра Беа. К нему присоединилось еще восемь человек.
Оскар поинтересовался дальнейшими планами Зденека.
- Зеленые уйдут, ты останешься старшим писарем. Если Копиц спросит тебя, кого ты рекомендуешь в старосты лагеря, что ты ответишь?
- Старостой должен быть Фредо, - не колеблясь сказал Зденек. - Он лучший из нас. То, что здесь будет лазарет и никому не придется ходить на работу, - это прежде всего его заслуга.
Оскар согласился.
- А кого бы ты взял младшим писарем?
- Об этом я тоже подумал, - кивнул Зденек. - Ты не знаешь Гонзу Шульца? Такой с виду незаметный парень, но молодчина. Фредо его очень хвалит, на стройке они действовали рука об руку. Гонза - коммунист. Его я хотел бы в помощники.
Старший врач беспокойно поглядел на Зденека.
- Не слишком ли легко ты смотришь на вещи? Зима, холода... Жить здесь будет не сладко, учти!
* * *
Эрих отнес сводку умерших в комендатуру. Копиц поводил толстым пальцем по строчкам и задержался у фамилии самоубийцы.
- Гичман Ярослаус, - медленно прочитал он, указал на слог "лаус"{30} и поднял хитрые глаза, - это и есть та липа, которую вы хотите протащить на погост?
Писарь прикинулся, что не понимает.
- Самое обычное чешское имя. Я знаю это по Вене. Ярослав или Яро.
- Заткнись, - рапортфюрер махнул рукой и мелким почерком поставил слева внизу свою подпись. - Так уж и быть, спускаю тебе это. А новому писарю такие штучки спускать не буду, так ему и передай.
* * *
Наконец-то у Зденека выдалась свободная минутка, и он смог зайти к брату, которого положили в одном из бывших женских бараков. Калитка была распахнута - теперь тут можно было ходить беспрепятственно, часовые на вышках уже не держали калитку под прицелом. И это почему-то показалось Зденеку очень важным, значительным и многообещающим.
Иржи лежал в третьем бараке, у самого окна, на лучшем месте, которое прежде девушки отвели для Иолан. Глаза у него были закрыты, больной отдыхал после утомительного пути. Он выглядел очень измученным. Лицо было желтым, морщинистым, заросшим белесой щетиной, восковые веки прикрывали провалившиеся глаза, и Зденеку стало страшно: а что, если они уже никогда не откроются.
- Иржик! - прошептал он.
Соседний больной покачал головой и приложил палец к губам: не беспокой его! Но Иржи уже пошевелился, открыл глаза и слабо улыбнулся.
Впервые Зденек мог разглядеть брата и должен был напомнить себе, что Иржи всего на два года старше, ему тридцать четыре. А впрочем, кто знает, как выглядит сам Зденек, ведь он уже давно не глядел в зеркало. Но он видел лица окружавших его людей и лица мертвецов там, в покойницкой. Иржи не был похож ни на тех, ни на других, он казался старше, прозрачнее, словно ему было сто лет. Когда он сделал жест, приглашая брата сесть, рука его с минуту дрожала в воздухе и тотчас легла обратно на одеяло.