Этот аргумент вовсе не показался Саломее весомым, и, вконец отчаявшись, она накинулась на сидзе с кулаками.
– Не рассчитали, ваше сиятельство? – пыхтела она от возмущения, отвешивая ему всё новые и новые тумаки. – Не рассчитали?! Да вы хоть знаете, сколько сил я вложила в это платье?! Молитесь, чтобы меня скоро отпустил гнев, иначе моя сестра останется вдовой на утро после свадьбы!..
– Господь милосердный! Что вас опять так разозлило, душа моя?
Шалико, всерьёз забоявшийся за свою жизнь, никогда ещё не был так рад свояку. Левон расслышал спор в другом конце комнаты и, оставив брата и дочь, направился в их сторону. Увидев будущего мужа, Саломея не преминула пожаловаться на своё горе и ему.
– Платье! – просипела даико, разворачиваясь к армянскому врачу. – Посмотрите, господин Арамянц, посмотрите!.. От корсета остались одни лохмотья!
Она показала Левону уродливую дыру в дорогой атласной ткани, и он сочувствующе посмотрел на свояка. Тот виновато пожал плечами и поджал губы, а Нино опять хихикнула. Господин Арамянц понимающе повёл глазами и привлёк Саломею к себе. Только Левон умел успокоить их Саломе!..
– Ну-ну, Саломея Георгиевна! – проговорил он доверительным шёпотом и позволил ей поместить голову на его груди. – Это всего лишь платье…
– Но я шила его целый год! – немного успокоившись, она всхлипнула опять. – А эти двое…
– Молодость? Она такая! Разве вы не знаете?
Молодая женщина недовольно буркнула, что это их не оправдывало, но он оставался невозмутимым, по-хозяйски обнял её за плечи и повёл к двери.
– Я разберусь, – уходя, спокойно пообещал он Нино и её мужу, и те горячо поблагодарили за это небеса. Что бы они делали без Левона Ашотовича?..
– Он единственный наш громоотвод, – облегчённо выдохнул Шалико. – С меня уже сошёл десятый пот!
Жена обворожительно улыбнулась, добавив, что, когда сестра была в гневе, её побаивался даже собственный отец. Бесконечная череда поздравлений началась вновь, и спустя какое-то время в гостиную Сакартвело, куда на другой день перенеслось празднество, вошла Дариа Давидовна. Мужчин из комнаты выпроводили. Вернее, они сами очень кстати поднялись и продолжили свои дебаты и игры в карты в другом месте. Зато вслед за Дарией в гостиную вошли несколько женщин из дома Циклаури с простынью в руках, и все они горячо благодарили Саломею и её теток за «чудесную дочь».
Этого не одобряли традиции – невесту, как и жениха, на подобное мероприятие не пускали, – но Нино настояла на том, чтобы и ей, и Шалико позволили остаться. Когда в гостиной остались только женщины, Саломея распорядилась подать всем кофе и сладостей, и, когда матроны опустились у диванов в узкий круг, сделала музыкантам жест, чтобы те играли лёгкую застольную мелодию.
За диванами продолжилась ненавязчивая болтовня, и Нино заворожённо смотрела на женщин в образованном кругу. В одной из них она безошибочно узнала ту самую Марико Арваридзе, которая бесчестно пятнала её имя на протяжении года и стала причиной многих нервных срывов в её жизни. Но наконец-то ей подвернулась возможность по-настоящему поквитаться с обидчицей! Разве она могла её упустить?..
– Ты уверена? – спросил Шалико, мягко схватив её за локоть. – Уверена, что хочешь этого?
– Шутишь? – непринуждённо улыбнулась жена. – Я так давно об этом мечтала!
Тогда он кивнул и с готовностью отошёл в сторону. Она поцеловала его в щёку и попросила «смотреть внимательнее», а потом решительным шагом направилась к диванам и вытянулась во весь свой рост перед госпожой Арваридзе.
– Ну! Ваше благородие, – начала она, язвительно скалясь. – Чего же вы сидите? Почему не смотрите?! Вам же всегда это было так интересно!..
Её благородие, которая как раз отправляла в рот кусочек пахлавы, раскрыла его от удивления, затем молча захлопнула и положила тарелку обратно на стол. Взгляд она отводила.
– Что же с вами такое? – не унималась Нино. – Или вы внезапно… потеряли интерес?
Шалико переглянулся с Саломеей и рассмотрел в её глазах ту же гордость, что испытывал сам. Столько удовлетворения, как в ту минуту, он не испытывал никогда!..
***
Празднование, включавшее в себя различные сходки сватов, продлилось около недели, и в начале апреля каждый член двух семей осознал надвигавшиеся перемены. Остановить их было невозможно, что вызывало легкую грусть и ностальгию в душах. Прошлого уже не вернуть, зато в их силах построить будущее, за которое позже не придётся краснеть перед потомками. Эта мысль придавала уверенности, но до сих пор терзала другая: в скором времени и Мцхета, и Сакартвело неизбежно опустеют.