– Придётся, или он умрёт. Но проблема сейчас не в этом. – Старый еврей тяжело вздохнул. – Я мог бы произвести известные манипуляции на операционном столе и с требуемыми для этого приспособлениями, но, как вы сами можете судить, на данный момент у нас нет ни того, ни другого.
– Его нельзя вывозить из Сакартвело! – в отчаянии шептала Саломея. – Мы так скорее его убьём.
– А здесь вы сможете это сделать? – нахмурил брови Георгий. – Прооперировать… моего сына?
Матвей Иосифович помедлил с ответом. Его молчание разрывало им сердца.
– Теоретически это возможно, – сказал он не слишком обнадёживающе, – пусть и опасно, поскольку можно занести инфекцию. Но где мы возьмём инструменты? Под рукой у меня нет даже бинтов, а всё самое необходимое находится в Ахалкалаки.
– Я привезу вам их! – без колебаний вызвался Давид. – Георгий Шакроевич, дайте мне самого быстрого своего коня, и я помчусь с ветром туда и обратно.
– Сколько это займёт по времени?
– Около четырёх часов, но я постараюсь быстрее.
– Но вы не знаете, что именно нужно взять с собой! – разнервничался врач. – Мне придётся поехать с вами. Но даже в этом случае я не могу гарантировать, что…
– Что он не испустит дух, пока вы будете в пути, – без труда догадался Шалико. Все на миг замолчали, а старый князь, на голове которого прилично добавилось за сегодня седин, подался вперёд и крепко обнял Давида.
– Сделай это, мальчик мой, – произнёс он сквозь слёзы, вконец расчувствовавшись. Раньше они никогда не видели, чтобы столь серьёзный муж плакал. – Спаси моего швило.
– Давид Константинович, – подавленно позвала Саломея, и тот безмолвно обернулся в её сторону. – Пожалуйста, поспешите!..
– Нет нужды просить меня об этом, Саломея Георгиевна, – с готовностью кивнул он и лишь на пару секунд задержал на ней свой взгляд. – Вано Георгиевич – мой друг. Я готов на всё ради него.
Матвея Иосифовича и его компаньона провожали, как на войну. Дождь только что перестал накрапывать, а под ногами ещё хлюпало от луж. Гордый измайловец так сильно пришпорил коня, что достопочтенный доктор, поместившись позади, подпрыгнул на седле, слишком тесном для двоих.
– Держитесь крепче, любезный, – долетел до них надрывистый смешок Давида. – Нам предстоит долгая дорога.
В ответ старый еврей что-то проворчал, но они не разобрали, что именно, так как всадники уже лихо ускакали прочь. Георгий и его дочери не уходили обратно в дом, пока их силуэты совсем не скрылись за горизонтом. Шалико остался внутри у кровати Вано.
Минуты ожидания потянулись мучительно долго, а весть о ранении молодого Джавашвили дошла и до Константина Сосоевича. Через полчаса после того, как Давид умчался в Ахалкалаки вместе с доктором, его отец появился на пороге Сакартвело вместе с Дарией Давидовной и спас Георгия от бессильного обморока. Увидев друга, старый князь неожиданно обмяк и чуть не лишился чувств. Хозяйственная княгиня захлопотала вокруг него и княжон, дала слугам распоряжения об успокоительных снадобьях для всех и каждого и не отходила от изголовья больного ни на шаг. Действие морфия, который ему дал Матвей Иосифович, понемногу ослабевало. По всему дому раздавались крики и мучительные стоны.
Сёстры, которые стояли под дверью и слышали их отчётливее остальных, в отчаянии зажали уши. Внизу Циклаури обхаживали их отца, наливая ему уже третий бокал коньяка для успокоения.
– Я не могу так больше! – вспыхнула Саломея, поднимаясь с колен. Всё это время она смиренно просидела у стены и не чувствовала ног. – Я должна пойти к нему. Поговорить!..
Нино и Тина пустили в ход мольбы и увещевания, но ничто не помогало. Пока Давид изо всех сил гнал своего коня по каменистым дорогам, все они потихоньку сходили с ума. Но даже если так, разве могли они понять чувства даико, ради которой и затевалась злосчастная дуэль? Как она переживёт это, если Вано всё-таки… отдаст за неё жизнь?
– Ты не хочешь, чтобы мы шли с тобой, не так ли? – догадалась чуткая Тина. – Вам надо побыть наедине?
– Но я тоже хочу увидеть брата! – заспорила младшая княжна, однако средняя тотчас осекла её, многозначительно поведя бровями. Не обращая на их спор внимания, Саломея размазала по лицу слёзы и неторопливо вошла в спальню.
Серые шторы задёрнуты, мебель передвинута, а в воздухе пахло спиртом. Столь безрадостно большая и светлая опочивальня Вано ещё не выглядела никогда.
– Даико, – послышался тихий, но радостный голос, от которого тело покрылось мурашками. – Даико!..
Дариа Давидовна встала с краешка кровати и, зашуршав юбками, мелкими шагами направилась к выходу. У дверей женщина остановилась и, поджав губы, подбадривающе улыбнулась старшей дочери Георгия. Та кивнула ей в ответ, прошептав еле слышное «спасибо».