– Это просто невыносимо, Пето! – истерично рассмеялась Саломея, и через приоткрытую щёлочку Нино увидела, как сестра эмоционально всплеснула руками. – Ты бы только слышал, что эта женщина мне наговорила!
Пето, стоявший к жене спиной и молча зажигавший свою трубку, даже бровью на это не повёл и с полным безразличием выпустил изо рта колечко дыма.
– Какая разница, что говорит какая-то ахалкалакская болтунья? Да ещё и татарка! Тебе осталось только в мусульманский квартал сходить и оттуда мне сплетни пересказывать…
Ещё более надрывистый, чем прежде, смешок не заставил себя долго ждать. Саломея попятилась назад, будто увидела перед собой живой призрак.
– Каждый раз мне кажется, что тебе нечем меня удивить, но ты не перестаёшь поражать! – Она порывисто перевела дух и снова приблизилась. – Какая разница, татарка она или грузинка? Армянка или русская? Все болтают о нас одно и то же, неужели ты не понимаешь? Люди отказываются понимать, как мы с тобой живём!
– А им и не нужно понимать, – цинично отрезал Пето, будто не понял её намёков. – В конце концов, это наша с тобой супружеская жизнь.
– Супружеская жизнь? – на этот раз вполне серьёзно проговорила Саломея и так понизила голос, что тайные слушатели еле расслышали её. – Те жалкие потуги… ты и называешь супружеской жизнью?
Нино и Шалико позабыли на время собственные переживания и переглянулись в полном недоумении. Зять грубо оскалился, подойдя к жене вплотную, и зло зашипел на неё.
– Ну конечно же, куда мне… до Давида Константиновича!
Благоверная потеряла дар речи и ахнула от неожиданности. Какая неслыханная наглость! Супруг, впрочем, и сам понял, что хватил лишнего, и бросился к выходу.
– Пето! – с трудом придя в себя, захрипела Саломея. – Ты ведь знаешь, что я не изменяю тебе!
– Откуда мне это знать, ваше сиятельство?! – усмехнулся Ломинадзе, наигранно поклонившись жене в ноги. – Кто на вашем месте устоял бы?
– Мы ведь не закончили! – сорвалась она на крик, пропустив мимо ушей последнюю бестактность мужа. – Ты не можешь вот так просто уйти…
– Могу, дорогая, могу! Ты сама прекрасно знаешь, что этот разговор ничего не изменит, как и целая вереница до него!
– Меня поражает циничность, с которой ты относишься ко всему! Неужели тебе ни капельки не стыдно за то, что загнал нас в эту ловушку?!
– Позволь напомнить тебе, любезная цоли22 , – съязвил Пето с такой горячностью, какая редко обнаруживалась у него на людях, – что ты сама себя в неё загнала. А меня бы… всё устраивало, если бы ты не закатывала мне истерики каждый день!
– Ну конечно, устраивало бы! – дрожа от обиды, вторила супруга. – Тебя бы всё устраивало… Я и не сомневаюсь!
Он фыркнул в сторону и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Тогда Саломея содрогнулась всем телом от рыданий и опустилась на персидский ковёр отца, утешаясь про себя той мыслью, что никто не мог увидеть её слёз.
У Нино и самой встал в горле комок, когда она услышала затяжные рыдания даико, но она так и не придумала, как утешить сестру. Да что там! Она даже не до конца понимала, в чём заключалась беда Пето. Почему он так жестоко обходился с Саломеей? Почему так язвил, говоря о Давиде и предполагаемой измене? Неужели он так ревновал?
Нино в отчаянии всмотрелась в растревоженное лицо друга, но даже он, обладая выдающейся смекалкой, выглядел растерянным. Хотя уже в следующую минуту Шалико заметил смятение милой сердцу девушки, кивнул ей на бумаги и подбадривающе подмигнул.
«Что бы ни скрывал твой зять, моя дорогая Нино, мы обязательно докопаемся до правды. И найдём способ облегчить страдания твоей сестры! Будь во мне уверена!..»
6
Пето топтался у входной двери и, воровато оглядываясь по сторонам, молил небеса, чтобы ему открыл именно Андрей, а не его молоденькая экономка. С тех пор как Славик покинул этот мир, его старший брат завёл себе экономку, оправдывая эту несоразмерную с его кошельком блажь острой нехваткой «хорошего общества по вечерам». Пето охотно верил, что Андрею сделалось крайне одиноко с тех пор, как тот покинул пресловутый кружок, но всё же с неудовольствием размышлял о том, что новая прислуга могла оказывать их русскому другу услуги иного характера. Он не хотел так плохо думать о товарище, но неужели смерть Славы оказалась лишь предлогом, чтобы бросить нерадивых подпольщиков, хотя на самом деле всё затевалось ради какой-то… Катеньки? Как это подло по отношению к друзьям!
Там, наверху, похоже, не услышали его мольбы (и когда Бог только баловал его своим покровительством, чтобы он в очередной раз так глупо понадеялся на него?!), и вскоре в дверном проёме показалось румяное, словно персик, личико Катерины Петровны. Сначала он дал ей восемнадцать лет, судя по неплохо сложенной, округлой фигуре, но потом скинул годик-другой, заметив девичью угловатость движений. Это была уютная, белокурая кошечка, которую приводишь в дом, чтобы лишить его холостяцкого опустения, и, осознав это, Пето ещё больше на неё обозлился.