– А мой дядя, – сардонически улыбнулся Пето, упёршись руками в колени, – навсегда научится меня уважать…
***
Через два дня Константин Сосоевич читал свежий выпуск «Ахалкалакского листа» и распивал бодрящий утренний кофе. Его домашние занимались каждодневными хлопотами: Торнике с сыном поехали на рынок выбирать гостинцы для Георгия Шакроевича и его дочерей, Давид, с утра весёлый и жизнерадостный, с радостью вызвался сопровождать бидзу и Сосо, а Константин остался коротать тот летний день в обществе женщин и среднего сына.
– Я уговорил Шакроевича, – похвастался он жене и обслюнявленным пальцем перевернул газетный лист, – чтобы он дал приём в Сакартвело для Сосо и Торнике. Милая Нино без памяти влюбится в нашего петербургского красавца! Вот увидишь, Дариа Давидовна!
Шалико выронил из рук книгу, которую всё это время увлечённо листал, сидя у подоконника, и Ламара не преминула фыркнуть брату, чтобы тот перестал витать в облаках. Не с той ноги, что ли, встал?!
– Не знаю, дорогой, не знаю, – покачала головой Дариа и дотронулась до плеча Софико, чтобы та не забывала об осанке, когда сидела за фортепьяно. – Мне не показалось, что Георгий в восторге от затеи с женитьбой. Мне кажется, у него другие планы на Нино…
Любящая мать, лучше всех в семье чувствовавшая душевный настрой Шалико, украдкой ему подмигнула, а он улыбнулся ей в ответ.
– Чепуха! – заспорил старый князь, прикрывшись внушительными страницами «Ахалкалакского листа». – Где он найдёт лучше, чем мой племянник? Прекрасно сложенный юноша, и при дворе служит! А сам Торнике год как обер-камергера получил…
На миг все разговоры стихли, и комнату заполнила приятная игра Софико. Домашние слушали с интересом, хотя саму девочку игра увлекала мало, вопреки стараниям Дарии Давидовны привить младшей дочери любовь к «девчачьим забавам». Вскоре она и вовсе оставила фортепьяно и, пока мать переговаривалась о чём-то с Ламарой, на цыпочках подошла к креслу, за которым сидел Шалико, и с энтузиазмом выглянула из его плеча. Он живо оглянулся и придвинул к ней поближе книгу.
– Что это у тебя такое? – спросила она полушёпотом, чтобы не привлечь внимания родителей, чем вызвала умилённую улыбку на лице брата. – «Страдания юного Вертера»? В оригинале?
– «Фауст», – гордо поведал Шалико и ещё шире улыбнулся, заметив полное понимание в глазах младшей сестры. Бог свидетель: это выражение на лицах окружающих он видел нечасто! – В оригинале.
– Ты же французский любишь больше, – подозрительно сощурилась Софико и тяжко вздохнула. – Я бы лучше читала «Фауста», чем теряла время за инструментом.
– Я люблю оба языка, – не остался в долгу юноша и с любовью дёрнул сестру за щёки. – Но свою умненькую маленькую Schwester27 всё равно больше!..
Девочка удовлетворённо хихикнула и потрепала брата по кудрявой шевелюре. Семейную идиллию нарушила Ламара, которая показала Шалико язык и отобрала у него книгу.
– Эй, комнатный Меджнун! – шаловливо воскликнула она. – Пока ты тут книжки читаешь, кое-кого уже замуж выдадут! Что делать будешь, а? Выкрадешь из-под венца?
– Занимайся своими делами, милая даико, – учтиво ответил Шалико, забирая у неё томик Гёте. – Ах да, прости! Я и забыл, что их у тебя никогда не водилось!
– Водились бы свои дела, – с готовностью поддакнула Софико, – не лезла бы в чужие!
Дариа Давидовна, проявлявшая чудеса терпимости, подошла к детям и стала выяснять, что между ними стряслось, когда муж сделал Софико жест, чтобы та возвращалась за фортепьяно, и забегал глазами по строчкам:
– Вы только послушайте! Земля и правда круглая! – поделился он с семьёй, и на время все позабыли собственные тревоги. – Помните другого свата Джавашвили… Мгелико Зурабовича Ломинадзе? Тут такое пишут про его завод!
Услышав это имя, Шалико мгновенно поднялся с места. Переживания, связанные с Нино и её возможным сватовством, сильно истрепали ему нервы, но он не забывал об обещании, которое дал Арсену Вазгеновичу в злосчастный день после бала. Они с Нино условились, что будут ждать подходящего момента, чтобы вывести Пето Гочаевича на чистую воду. И хотя Шалико не мог знать, когда наступит этот момент, дядя Ломинадзе заставил его сбросить мечтательную хандру и прислушаться. Разве можно и дальше страдать, будто тот самый Вертер у любимого Гёте, когда становой дал ему столь ответственное задание и изо дня на день ждал новостей?
– И что там пишут? – задумчиво протянул юноша и встал у отца за спиной. «Беспорядки на самом крупном винодельном заводе Ахалкалаки»! «Открытый бунт, или Чего ожидать от простого народа?» «Четверо неизвестных побуждали рабочих оставить Мгелико Зурабовича или требовать для себя других условий труда»! Неповиновение! Непослушание! Мятеж!