– Я сделал это, друзья! – с чувством выполненного долга сообщил им Слава, и Андрей громко всхлипнул. Он больше не сдерживал себя – слёзы потекли по его щекам рекой. – Я напечатал ту статью, успел. Завтра она будет на столе каждого приличного мужа Ахалкалаки. Это безоговорочная победа!
– Ты дурак, Слава! – горько выругался Резо и вытер нос чистым рукавом. Даже его далеко не слабые нервы сдали. – Кто просил тебя лезть в пасть ко льву в одиночку?! Мы ведь всё уже спланировали!
Юноша закрыл глаза и блаженно улыбнулся.
– Хотел выслужиться, – покачал головой Пето. – Хотел, чтобы мы наконец стали воспринимать его всерьёз! Мечтал доказать, что не хуже своих старших товарищей. Тьфу!
Он красноречиво сплюнул в сторону и больше не поднимал глаз на парня. И откуда только берётся проклятый юношеский максимализм, унёсший столько молодых жизней ещё до того, как их владельцы успели бы сделать хоть что-то действительно стоящее? И почему ум и расчётливость приходят только с годами?
Но вся вина лежала только на одном Славике. За глупость нужно платить. Во всей этой ситуации Пето чувствовал искреннюю жалость лишь к Андрею. На убитого горем брата становилось страшно смотреть.
– Ты ещё скажешь мне спасибо, генацвале, – из последних сил прошептал Слава и пронзительно посмотрел на друзей. – Завтра, когда каждый уважаемый человек в Ахалкалаки…
Он так и не договорил, потеряв сознание. Резо нервно померил парнишке пульс и еле заметно выдохнул, когда почувствовал слабое, но уверенное сердцебиение.
– Это болевой шок, – успокоил он горячо перекрестившихся друзей. – Сердце ещё бьётся, но счёт идёт на минуты. Надо спешить.
– Нужно… отвести его к Матвею Иосифовичу, – бесцветным, еле живым голосом предложил Андрей и размазал по лицу слёзы. – Может быть, он всё ещё сможет помочь.
Пето и Резо обменялись озадаченными взглядами, но в конечном итоге согласились с этим разумным предложением. Подхватив Славу на руки, Резо уверенным шагом двинулся в сторону дома, где жил старый еврейский доктор, поддерживавший их тесный «кружок по интересам», а Пето и Андрей молча зашагали следом.
2
Пять дней спустя старый князь Георгий размеренно попивал свой излюбленный кофе, что уже стало для него своеобразным утренним церемониалом, и с интересом просматривал страницы «Ахалкалакского листа» – уездной литературно-политической газеты, – пока ждал прихода Пето. Георгий ещё не успел выразить зятю благодарность за то, что тот так быстро привёз из Ахалкалаки врача для его милой Тины. Видел бог: если бы он только знал, что она снова так тяжело будет переживать «женское недомогание», то ни за что не позволил бы пройдохе Циклаури так увлечь себя игрой в нарды! И всё же старый князь позвал к себе Пето в тот многообещающий июньский день далеко не за тем, чтобы сказать ему спасибо за случай со средней дочерью. Увы, его душу всё ещё терзала проблема, которая не решалась так просто.
Георгий отпил из своей кофейной кружки, специально растягивая удовольствие, и надел нелепые круглые очки, выписанные Матвеем Иосифовичем, когда его внимание привлёк особенно любопытный заголовок в «Ахалкалакском листе»: «Социализм и политическая борьба». Авторство приписывалось некому Георгию Плеханову, эмигрировавшему в Женеву, но гораздо больше князя привлекли строки, поместившиеся сразу после данной статьи. Они призывали бороться с насаждением русской культуры в Грузии, её «игом», длившимся почти сто лет, и отстаивать свою самобытность, поддерживая национально-освободительное движение Ильи Чавчавадзе. Каждая клетка в патриотичной душе Георгия отзывалась на эти абзацы, но в его голове всё ещё не укладывалось: как только царские жандармы пропустили такое в печать?
– Вы хотели меня видеть, ваше сиятельство?
Дверь в рабочий кабинет князя надоедливо скрипнула – её давно пора смазать, – и на пороге, наконец, появился Пето. С того происшествия с Тиной ему как будто и самому нездоровилось – ещё более хмурый и неразговорчивый, чем обычно, он вздрагивал от любого порыва ветра и всё время озирался по сторонам, будто чего-то страшно опасался.
Георгий бодро поднялся с места и, отложив в сторону «Ахалкалакский лист», с готовностью раскрыл для зятя свои объятья. Дружелюбная улыбка не сходила с его морщинистого лица. Что ж, ещё бы! Иного и не оставалось.
Молоденьким юношей старый князь Джавашвили был невероятно хорош собой. Родным Кавказом в нем дышало всё – от гордого, внушительного подбородка до сильных, удалых плеч. Он всё ещё славился отменным здоровьем – Тина явно пошла этим не в него! – и никогда ни на что не жаловался. Проседь давно появилась в его чёрных волосах, но, как ни странно, очень шла Георгию, придавая ему отпечаток почтенной старости. Его зелёные глаза всегда искрились приветливостью и оптимизмом, поэтому со стороны казалось, что в доме этого человека никто и никогда не знал беды. Свой жизненный путь он прошёл с большим достоинством: Пажеский корпус, элитный Преображенский полк, а затем отставка, женитьба и четверо детей. Но случались на нём и ошибки, о которых гордый грузинский князь вспоминать не любил. Сейчас же он прекрасно вёл бухгалтерию в Сакартвело и слыл практичным, нерасточительным хозяином среди прислуги.