— Ан! Кушно! Игать!
— Не играть, а спать! Тихо-тихо… вот так… Баю-баюшки, — сквозь зубы прошелестел вервр, презирая себя и надеясь, что этого о нем никто и никогда не узнает, — баю-баюшки баю… спи малышка а-ю-ю… а я малость потерплю… а после Клога удавлю… прям за шею его гада… прям за шею удавлю…
Несмотря на странность колыбельной, Ана осталась довольна, свернулась клубком, крепко вцепившись в большой палец левой руки вервра. Ещё несколько куплетиков, шипящих усталым, неопасным ядом, и Ана задышала ровно, сонно. Вервр выждал, бережно, в несколько попыток, высвободил палец. Подтянул куртку, брошенную в угол. Укрыл девочку. Обошёл сарай дважды, ощупывая доски и старательно заделывая подозрительные щели: вдруг и в такую вёрткая Ана выскользнет? Наконец, остался доволен проделанной работой. Гибко взвился в прыжке, дотянулся до стропил, вмиг оказался снаружи, на крыше.
— Трухлявый, — облизнулся вервр, распотрошил мешок и добыл второго крольчонка, ещё живого. — Жди. Или лучше не жди, зачем тебе волноваться, каменная тварь? Хотя… когда ты дрожишь, из тебя смешно сыплется песок.
Крольчонок затих. Выпив тёплую кровь, вервр облизнулся и потянулся. Он много раз задавал себе вопрос: откуда у него привычка к свежатине? И почему именно кролики? Ведь он высший хищник, было бы куда солиднее, сытнее и занятнее перегрызть горло лосю или сломать могучую шею зубра. В конце концов, есть ведь и слоны… Но тёмная, неуправляемая жажда требовала снова и снова выслеживать кроликов. По осени это принесло хоть какую-то пользу — он набрал шкурок и сшил Ане шубку. Он был зол тогда и всё ещё зол теперь… он не знает в точности, какого цвета шубка. Он ничего не знает толком, наверняка! Он устал не видеть луну. Выть, не видя — отвратительно и скучно.
— Кушно, — усмехнулся вервр.
Он закинул голову, оскалился, напряг горло — и не отдал ночи ни единого звука. В столице много чутких ушей. Здесь пахнет тем пацаном — нобом Дорном хэш Боувом. Парень живет среди людей, вся его семья — люди… уже много поколений. Но бес, тогда еще граф Рэкст, сразу причислил Дорна к родне вервров и назвал белым тигром. И даже почти вспомнил облик первого в роду Боувов… почти. В городе пахнет и женщиной Дорна — она вервр-лань. Эти двое определенно расслышат вой и разнюхают место. Сами они, может, и не опасны, даже интересно было бы размяться. Но обузу надо защищать.
— Верно сказала Белоручка. Кое-кто хочет себе трофей: шкурку тигренка, — шепнул вервр, прикидывая, где в эти дни он ощущал Дорна и где тот мог бы находиться теперь. — Вряд ли вот прямо убить. Скорее с ним станут разговаривать. Кто? А вот пойду и гляну. Где? А вот уж это яснее ясного!
Вервр протёр ладонями лицо, по мере сил соскреб засохшую и свежую кровь. Отмахнулся от попытки умыться — и прочесал пальцами волосы. Довольно длинные, хотя логика давно шепчет: отрежь! Впадёшь в гнев — они вспыхнут багрянцем, и попробуй тогда докажи, что ты не тот самый бес, известный людям, как Рэкст. Останется лишь устранить свидетелей. А если рядам будет Ана? А стоит ли ломать шеи при ней?
— Пустое, — вервр встряхнулся, прогоняя сомнения.
Он заскользил по крышам, беззвучный и вроде бы невесомый. Не скрипнула доска, не прошелестела солома, не хрустнул камыш, не лязгнула черепица… Всё ближе богатые особняки, всё просторнее улицы, всё слышнее звон доспеха городской стражи.
Утихают запахи гнили и ветхости. Здесь нет соломы, нет и камыша. За окнами дорогого стекла спят богатые старухи, пропитанные духом дряхлости. Они устали караулить своих похотливых, как кошки, младших родственниц. А те не спят, и укараулить их уже некому — в покоях пахнет духами, вином, потом… В других домах звенят сабли — алые нобы развлекаются, зазвав гостей своей же ветви дара. И снова пахнет вином и потом, а ещё кровью и азартом.
Вот мелькнул постоялый двор для гостей с достатком — в нос так и полез дух баранины, чеснока и южных приправ. Желанный запах для голодного Лоэна… Врёт ли полудохлая память, утверждая, что вервр-дракон родственник, и даже родной младший брат? И что его при встрече не стоит ни убивать, ни полагать достойным извинений.
Теперь ударил в нос конский пот, острый — рядом большая конюшня, и сегодня были скачки. Еще бы, скоро дальние зимние забеги по льду реки. Сам князь наградит победителя. Год назад первым мог бы стать Алый Пэм, младший из любимых скакунов беса Рэкста. Ему пять лет, и для него это была бы первая скачка, пробная. Некоторые ставят лошадей с трёх лет, но бес не любил портить то, что полагал достойным внимания. Он прекрасно знал и чуял, как растёт сила коня и как он входит в свою настоящую форму… Осмелится ли Лофр выставить Пэма в нынешнем сезоне? Сможет ли подготовить? Кого посадит в седло, ведь Пэм не таков, чтобы подпустить случайного человека.