Пьянчуга ещё визжал и летел прочь из подпола, спиной вперёд, но уже был совершенно трезв. Удар, тишина… Вервр вынырнул на свежий воздух по узкому всходу, хлебнул мокрого ветра, хрустящего некрепкими льдинками на зубах. Улыбнулся природе: она во всяком мире друг ему и мрачная загадка — людишкам. Так и норовят испохабить. Но здесь пока не сладили.
Мир атлов исконно не желал принимать прогресс, сопротивляясь обычному в иных мирах развитию цивилизации — инстинктивно, но весьма успешно. А может, всё не так, — задумался вервр, позволяя ветру трепать свои волосы, — может, четвёртое царство ограничивает одни стороны жизни, возмещая ущерб в ином. Тосэн говорил что-то подобное, но вспомнить не получается, да и тогда присказки друга проходили мимо внимания.
— Там, — третий или четвёртый раз сообщил хозяин постоялого двора, ненадолго забытый. Икнул и завыл от ужаса, осознав, что тычет пальцем в темноту, указуя направление слепому. — То есть… прощения просим. То есть… Оно там, ну то есть как бы сказать… туда и ещё туда, да что же я… да вот же…
— Я понял с первого раза, — осклабился вервр. — Там и ещё туда. Внятно. Сколько они задолжали?
— Так… если всё учесть… А-аах. О-оо… — хозяин осип, рассмотрев в подробностях пустые глазницы, кровавые дорожки на щеках ночного гостя, бурую коросту на его пальцах и тыльной стороне ладони, тёмное пятно на рукаве дождевой куртки. — То есть…
— Сумму. Без стонов, вранья и учёта ущерба потрёпанной чести сговорчивых баб, а равно мухортости весенних лошадей и подобного маловажного, — покривился вервр.
— Щуку серебром, полновесную, — выпалил хозяин и клацнул зубами, прикусив язык и испугавшись своей неуместной честности. — То есть… но ведь коза, но ведь…
Он шептал всё тише и жалобнее, он обнимал голову и принимал вес похмелья, настигшего жертву почти сразу после внезапного протрезвления.
Вервр не слушал. Получив нужные сведения, он крадучись двинулся к главному строению через захламлённый двор, заодно прикидывая наименее затратные и проблемные пути исполнения уговора.
Графу Рэксту довольно было бы взрыкнуть, чтобы его опознали. Наёмники неизбежно сами сползлись бы к сапогу и смиренно ждали приказов, хоть бы и казни — их же собственной.
Безымянный бес, даже слепой, отпустив на волю силу и дикость свою, не оставил бы в доме живых очень быстро: в несколько ударов человечьего сердца. А сколько денег соберут с мёртвых те, кому он дозволит мародёрство — не его забота.
Вервр, обременённый полумёртвым младенцем и желающий хоть сегодня остаться неузнанным и значит, свободным… Для него не имелось простых способов исполнить задуманное.
— Клог, я выколю тебе глазёнки, — рычание было низким, людям такого не разобрать их убогими ушами. Но, не слыша слов, люди во всём селе вздрогнули, вдруг заподозрив близость смерти. — Клог, ты ведь услышал? Ты учуял? Твар-рь.
Когда вервру оставалось сделать по двору шага два до двери, она с грохотом распахнулась, и какого-то мелкого служку вынесло из темного коридора. Следом попёр, диким вепрем взревел в дверном проёме, рослый наёмник. Его так и выламывало от беспричинного и бесконечного раздражения. Вервр подвинулся, пропуская служку, и коснулся кончиками пальцев бревна: пока не погасла вибрация от удара двери, он запомнил план строения.
Получив нужные сведения, Ан смазанной тенью скользнул крикуну за спину… и наёмник затих на полувздохе, пропал в бессознании надолго, до полудня самое малое. Вервр придержал грузное тело, мягко опустил на пол. Как раз успел исправить оплошность, допущенную вчера: рука нащупала и отстегнула наёмничий кошель. Пока деньги меняли хозяина — а они такие, сами текут в сильную руку — вервр перебрал монеты и извлёк нужную, крупную золотую. Зажатая меж пальцев, она послушно сплющилась, приняла оттиск. Подобные «приказные монеты» граф Рэкст выдавал посланцам, показывая своё отличие от людишек. Рисунок подушечки пальца не раз пытались подделать, и всегда неудачно. «След беса» хранил ощущение животного страха, готовое уколоть всякого, совместившего палец с выемкой в монете.
— Попробуем так, — шепнул самому себе вервр, не вполне довольный планом.
Но — время не ждёт. Бывший Рэкст уже двигался по коридору, прилаживаясь шагать, как подобает слепому немощному человеку. Он шарил по стенам, прикашливал, шаркал… и приближался к нужной двери, заранее зная: в комнате трое, один из них мертвецки пьян, второй трезв и весел, а третий в отчаянии и весь изошёл холодным потом, даже хуже, обмочил штаны. Обычный расклад для людишек: безразличный ублюдок, жадный ублюдок и ловкий доносчик, вдруг возомнивший, что чужими грязными руками он дотянется до соседского достояния… Сам явился, денежки принёс, только не учёл, что сельская зажиточность никого не впечатлит, а вот разбуженный страх — позабавит.