Но эти верхушки над сонной трясиной направили действия, вернее, отринули их.
Уже ощущая себя великой Неллет, Ирина нахмурилась, отворачиваясь от второго глотка. И от души хлебнув теплой жижи, снова закашлялась, фыркая носом.
На лице сна мгновенно нарисовалось беспокойство, а еще страх. Он оглянулся, передергивая плечами. Снова зашептал умоляюще:
— Три всего, великая нежная. Два осталось. Не ругай бедного Хана, Хан любит тебя, как все любят. Но вдруг страж проснется быстро? Или явится первоматерь Вагна. А мне велено. Чтоб яснился твой ум. И память. Попей.
Теперь она послушалась, потому что первый глоток уже совершал что-то внутри, яснил, как сказал сон. И что ж он не кончается? Длинный какой шаг. Сколько еще лежать, раскинув бессильные руки и ноги в мерзкой бледной жиже? Пора сделать усилие, решила Ирина, припоминая, как сумела вышагнуть из предыдущего сна, глотнуть в третий раз. И суметь. Вырваться из этого сна.
Парень с жидкой бородкой отпрянул, суя за пазуху бутылочку. Вскочил, кидаясь куда-то из поля зрения. И его не стало слышно, только прерывистое протяжное дыхание от дверей, куда ее внесли, и положили. Положили?… Она потеряла сознание. Потом временами приходила в себя, качалась на руках, лежала в чем-то, слышала бубнящие разговоры. Насмешливое лицо этого, с белыми, как иней, короткими волосами. Из сна в сон: великий воитель Вест, чей взгляд находит тебя, если не сумеешь прогнать мысли о нем. И теперь она лежит. Тут.
Устала, пусто подумала Ирина, пора и проснуться, сколько можно шагать из сна в сон, будто они те самые зеркала, висящие подряд. Гнутые, кривые, высокие и круглые, вогнутые и пузатые…
Страж у входа простонал, всхрапнул и проснулся, вскакивая одновременно с тем, как распахнулись деревянные тяжелые створки. Быстрые шаги приблизились, поднося к взгляду Ирины то самое лицо. Полное тайного веселья и предвкушения, с веселыми пристальными глазами, такими светлыми, что казалось, это глаза слепца. Из-за плеча великого Веста щербатой луной показалось некрасивое плоское лицо, расплылось в поддельно ласковой ухмылке.
— Как тут наша красавица? Что скажешь, матерь Вагна?
— Золотая наша нежная Неллет, — пропел низкий голос, зашевелив губы на плоском грубом лице, — уж скоро, великий господин, умнейший наш господин, милостивый к низкой няньке господин…
— Хватит, Вагна. Довольно ли млека? Скажи, я пошлю дядьев.
Женщина склонилась над Ириной, и та в ужасе увидела свою бесчувственную руку, поднятую над жидкостью. С пальцев срывались бледные, как сыворотка, капли. Да полно, разве это ее рука? Тонкая, хилая, с длинными прозрачными пальцами.
— Так вот помашет нежная наша красавица любящим человекам. И головку повернет над плечиком. Не тревожься, мой щедрый господин, млеко поработало верно. И голосок милой Неллет забрало тоже. Чтоб только ручкой благословляла и личиком светлым.
Ирина открыла рот, чтоб сердито высказаться по поводу голоска и личика. Но губы лишь чуть разомкнулись, выпуская полную тишину.
— Во-от, — кивнула Вагна, наблюдая за усилиями и широко открытыми глазами, — все, как надо тебе, мой господин.
Но склоняясь над Ириной, нахмурилась, цепко оглядывая напряженное лицо и ужас, что плескался в раскрытых глазах.
— Хорошо, — сказал Вест, выпрямляясь и с одобрением разглядывая бессильное тело, что покоилось под прозрачным слоем высосанного работой млека, — очень хорошо, первоматерь. Обиходишь, приди в харчевню, скажи, Вест велел выдать две сумы из новой добычи. Вкусно поешь, и платьев там красивых есть. Через три дня покажем принцессу людям.
Шаги стихли, издалека послышался сильный уверенный голос.
Вагна взялась руками за бортик лохани, всматриваясь в напряженное лицо.
— Сильна ты, девка, — покачала большой головой, — да я-то сильнее в десятикрат. Смотри, не впадешь в правильный сон, кушать не дам до самого велика дня. И травичкой напою правильной. Глазоньки придется крючочками прираскрыть, да кроме Вагны кто узнает, что при смерти лежишь. Ежели верно травичка сварена, пролежишь долго.
Она выпрямилась, оглаживая толстые бока, утянутые в новое холщовое платье. Подумала, кусая бледную губу. Взяла было со стола пузырек, встряхивая в нем темную жидкость. Ирина, холодея от мысли, которая упала на нее внезапно, заново осветив все вокруг (не сон, не снится), обессмыслила лицо, прикрывая глаза. Рот открылся, показывая полоску зубов, щеки и лоб разгладились. Руки вяло висели в толще млека, распустив длинные пальцы.