— Ч-чего ты, — шептал прерывисто, со смешком, проглатывая слова, — да ч-чего, ду-ра? С-стой уже. Мы быстро. Да стой ска-зал!
Она еще пыталась вывернуться как-то аккуратно, боясь того, что придется же выходить на яркий свет в школьном вестибюле, и там все увидят, если платье. Или лицо. Но через минуту борьбы испугалась другого, уже по-настоящему. Он заламывал ей руку, так больно, а другую прижал ее же спиной, освободив свою руку, задирал платье сбоку, продолжая толкать вверх колено, так что она почти висела, нелепо дергая ногами. И вдруг почти отпустил, но тут же прижался вплотную, всем телом, не вздохнуть. Тут же качнулся назад, отпустил, хватаясь за скулу:
— Ах ты, с-су-ка!
Размахнулся и съездил Ирке по щеке, отбрасывая ее голову на дерево двери, — ответом на ее неловкий укус, содравший ему кожу около уха.
Она сумела нащупать планку, вывернулась, протискиваясь в приоткрытую дверь. Побежала по коридору, стуча каблуками и всхлипывая, почему-то в сторону спортзала, а не к выходу. Метнулась в тупичок на повороте, где узкую лестницу на второй этаж загораживали плотно стоящие рядком дощатые урны, перелезла, окончательно порвав колготки, и застыла там, пережидая включенный в коридоре свет и толпу ребят, которые валили к выходу, крича и смеясь.
— Ромка! — крикнул кто-то из последних, — Ромыч! Ты де? Давай, а то закроют тебя тут.
Ответил вдруг голос Игорька, засмеялся в ответ, топая вдогонку:
— Та тут я. Иду.
Ирка не видела, стоя выше, но слышала, похолодев, как переговаривались голоса, и как Игорек, который оказался Ромкой, вдруг сказал ее имя кому-то, а еще — «чемпионка», и прибавил, гнусно выкрикивая, еще пару грязных словечек.
А в ответ ему кто-то громко удивлялся, как бы не веря, тянул «та лана» с вопросительной интонацией, и Ромка-Игорек послушно добавил деталей, про «сиськи» и «ебучая, шо кошка», говорил еще что-то, но уже далеко и голоса стихли.
Ирка спустилась, отодвинула урну, кусая губы, тихо пошла по яркому, как в больнице, коридору, боясь нагнать и еще сильнее боясь, что ее увидят учителя или сторож. Опустила глаза к мятому подолу, тот открывал при каждом шаге большую дырку на коленке. И чуть не заплакала, представив себя со стороны. Пришла на бал. Выскочит последней, в таком виде, и от нее воняет вином, а в кабинете остались на парте пятна, и на полу окурки.
Она дошла к вестибюлю, там еще толпились группки ребят, их начальственно подгоняла завуч, у входа стоял, зевая и посматривая на часы, физик, а дядя Саша поворачивался, чтоб идти проверять коридор. А под фонарем снаружи, в просторной рамке входа, стояли несколько, мелькнуло там лицо Кости Азраулова — главного школьного негодяя. Смотрел внутрь, ухмыляясь через кругло побритую голову другого. Ирка поняла, с колотящимся сердцем, ее ждут. Он все рассказал, и они ждут ее.
Повернулась и побежала обратно, со всех ног, не волнуясь, что стук шагов будит гулкое эхо. Влетела в кабинет физики, метнулась к фикусам, потом к большим окнам. Дергая щеколду, вспомнила, как однажды между рам поймалась летучая мышь, маленькая совсем, и ребята открывали это самое окно, чтоб выпустить. Оно высокое, но его можно. Открыть.
Скользя по закрашенному до круглости подоконнику, залезла на него, и не успев подумать, что делает, скинула вниз туфли и прыгнула сама, сгибая колени, чтоб спружинить при падении. Упала на четвереньки, зарываясь пальцами в рыхлую землю клумбы. Путая мягкие стебли петуний, кажется, целую вечность искала раскиданные туфли. И побежала вдоль стены, в другую сторону, через задний пустой двор, мимо стадиона, подламывая ноги, когда ступни давили мелкие злые камешки и кусочки щебня.
Это было очень долгое возвращение домой, но Ирка добралась без дополнительных приключений. Как будто все, что случилось в сумеречной школе, было для того, чтоб ее предупредить и отвратить. Но мироздание не учитывало упрямства девочки с офигительной фигурой и серьезным лицом.
К такому упрямству бы еще мозгов, снова подумала взрослая Ирина. Но отстраненно, без сожаления. Это было очень давно. Даже боль и обида остались в прошлом, а любовь ушла еще раньше.
Хотя… Это сейчас время отодвинуло все, а тогда, сколько же оно длилось?
Ирина вытянула ноги, поерзала, соскальзывая с расстеленного пакета. Тихо и горько рассмеялась. Лучше уйти в цифры, они такие — почти равнодушные. Подняла руку, машинально загибая пальцы.