— Женских. Про любовь. Мне детективы больше нравятся. И вообще я редко читаю, некогда.
— Разве он женский? — удивилась Тоня, разглаживая листки, — нет, ну конечно, я женщина, роман женский. Само собой.
— Обиделась? Ну зачем? Вот же. Я не хочу обсуждать, ну… возьми Агату Кристи, например.
— Я не люблю детективы, — быстро сказала гостья, пряча в карман листки и вставая. Свеча потрещала, выдыхая подпаленный аромат благовоний.
— Обиделась. Вечно ты. У тебя там все то нежное, то горячее. Лицо нежное, губы горячие. Как-то чересчур.
— Нет там горячих губ!
— Ну, я в целом. Извини. Я устала, не хочу говорить вообще. Какая литература, Тонь, в два часа ночи?
— Извини. Я пойду. Там Вадик.
Молча вышли в прихожую. Тоня сунула ноги в растоптанные шлепанцы и, кивнув, вышла, перекосив маленький рот с тонкими губами.
Ирина вздохнула и принялась закрывать дверь.
— Ир? — в щель замаячило бледное лицо с тусклыми веснушками, — извини меня, пожалуйста. Я не права. Ты не сердишься?
— Нет, конечно. Спокойной ночи, Тонечка. Вадику привет.
Бледное лицо расцвело улыбкой. Тоня еще раз судорожно вздохнула и отпустила дверь. Ирина постояла, рассматривая в глазок цветастую сутулую спину с кудрями по узким плечам. И ушла в комнату. Не в спальню, хотя утром тренировка и надо бы выспаться нормально. Упрямо легла на диван, не раздеваясь, прямо в халате и шерстяных носках. Потянула сложенный плед, укрываясь до подбородка. Усмехнулась, кусая губу, чтоб не разреветься. Обжег поцелуем. Ах и ах. Горячим дыханием. Графья и графини Тони Беседкиной.
Ей уже что-то снилось, легкое и одновременно тихо печальное, как теплый морской ветерок, когда в уши вошел осторожный стук. Ирина открыла глаза в темноту, разбавленную тонкими бликами стекол шкафов. На повторный стук села, рассеянно водя рукой по мягкому покрывалу — никак не могла понять, где она. Медленно вспомнила, откидывая покрывало и спуская ноги в носках на палас, — заснула в гостиной, не стала в спальне. Ложиться. И, трогая рукой прохладные мебельные стенки, пошла в коридор, просыпаясь и настораживаясь. Почему стук, а не звонок? И кто это?
За дверями снова стояла Тоня. Ирина выдохнула, щелкая задвижкой и успокаивая себя. Не надо злиться. А вдруг случилось что, с ненаглядным Вадиком. А если нет, придется Тоню отчитать. Поговорить серьезно, поправилась, распахивая двери. Что-то совсем стала стервой, срывается на несчастное существо, у которой свет в окне — сын, да спортивная благополучная соседка, почти подруга.
— Что, Тоня? Который час? Вадик?
Тоня молча вошла, в полумраке блестели очки, плечи темнели под какой-то шалью.
— Не надо свет, — сказала вполголоса, — куртку накинь. И на ноги.
Ирина, удивляясь сама себе, послушно сунула ноги в мокасины, набросила на плечи легкую куртку. Нащупала в кармане ключи — еще не хватало до утра торчать перед захлопнутой дверью.
В лифте, наполненном мрачным мигающим светом, с удивлением осмотрела длинное темное платье с густой драпировкой подола, черное кружево, окутывающее плечи. Русые волосы Тони, обычно торчащие неровными кудряшками, спускались на черное кружево блестящей волной — свет, что ли, падает так…
— Куда мы?..
Тоня молча приложила палец к губам, сверкнул на длинном ногте — маникюр? А никогда раньше не делала, ногти короткие, обгрызенные. Были.
Длинный двор с регулярными палисадниками у каждого подъезда и такими же регулярными скамейками, был совершенно пуст и так тишайш, каким бывают улицы в самое глухое время перед рассветом. Когда спит даже ветер, думала Ирина, идя следом и глядя, то на скульптурно недвижные деревья, то на уверенную спину в темном каком-то шелке или атласе. Вокруг все было серым, без полного мрака, видимо, рассветет уже скоро. И Тонина фигура в размытых тенях терялась, не прочитываясь деталями. Не понять, туфли на быстрых ногах или какие ботинки. Не понять, как уложены волосы, которые вдруг изменились. И еще на голове что-то, Ирина присмотрелась, спотыкаясь, но так и не разглядела, кружева, что ли, кусок. Как это там, у Кармен? Наколка?
Слово вызвало в памяти синие тюремные татуировки и Ирина сдавленно хмыкнула.
Они шли уже в парке, обогнув угол дома, редкие машины, что ехали по шоссе, стихли, словно их не стало в мире. Впереди, там, где асфальт плавно понижался, подводя парковые дорожки к обрыву, еле слышно плескала вода.
Ирина согрелась от быстрой ходьбы и даже развеселилась. Давно не вставала так рано, не видела парковой темноты. Вечером, да. Или задерживались на тренировках, или возвращались с Гошкой из клуба, но с тренировок торопливо шла, уставала напрочь, не глядела по сторонам, а со всяких ночных увеселений их привозило такси, и что там той ночи — кусок тротуара, домофон, Гошкины руки на талии и его смуглое лицо в мигающем свете лифта.