Вспоминать сказанные им слова она не хотела. Гоша всегда получал, что хотел, а если встречал сопротивление, становился злым и капризным, как балованный ребенок. После просил прощения. Но при этом так умудрялся помотать Ирине нервы, что обычно она находила решение, которое устраивало обоих. В этот раз он скрутил свою гордость и даже сам предложил.
— Ну давай, я попозже подъеду? Обратно вместе.
По интонациям она понимала, предлагает уже не потому что хочет, а, чтобы добиться своего, идет на принцип. Дурацкие у тебя, мил Георгий, принципы, вздохнула она, предвидя, что, узнав, куда едет, он явится к вечеру того же дня. И не стала соглашаться.
— Много теряешь, Ируся, — закруглил пикировку Гоша, — мы с Аленькой давно на Южный берег собирались мотнуться…
— Удачной поездки, — вежливо пожелала она. И чтоб Гошка не бесился, покорно выслушала еще пару колкостей, оставляя за ним последнее слово.
Маленькая остановка посреди главной улицы поселка совсем не изменилась, разве что пыли на бетонных облезлых стенках стало побольше, а окна-витрины универсального магазинчика теперь закрывали цветные рекламные плакаты. Ирина отошла в сторону, чтоб автобус не запылил и ее, поколебалась и вошла в магазин. Все равно придется идти к родителям, понимала она, народу почти нет, в толпе не затеряешься. Летом можно было бы снять номер в отельчике, что стоят вдоль шоссе за пределами поселка, но все равно ей нужно переговорить с родителями Андрея.
Если бы еще знать, о чем, усмехнулась, поправляя на плече рюкзак.
— Коробку конфет, — показала на верхнюю полку хмурой продавщице, незнакомой, — как та, большая, с пейзажем.
Та заскрежетала табуреткой, мелькнула полным коленом, откидывая полы белого халата. Воздвиглась, балансируя и протягивая к полке руки.
— Она одна у вас? — уточнила Ирина, представляя, сколько времени провела в жаре и духоте слишком дорогая коробка, и мухи, наверняка засидели.
Продавщица демонстративно вздохнула, не ответив, спросила сама:
— Так будете брать или как?
— Нет, — отказалась Ирина и, помедлив, добавила, — извините.
Больше на полках ничего парадно-праздничного не было, и дождавшись, когда женщина слезет и, грохнув, отправит табурет под прилавок, перечислила, показывая за ее спину:
— Это вот, в сахаре, вяленое, ананасы, манго, дыня, что еще там у вас?
— Финики. Клюква. Груша…
— Угу. По двести грамм каждого, пожалуйста.
Ждала, следя, как раздраженно дергаются белые крахмальные локти, а за спиной хлопала дверь, шушукались дети, тыча пальцами в витрину с чипсами, кто-то покашлял, кто-то прикрикнул на ноющую девочку.
Наконец незнакомый голос обратился и к ней:
— Никак Ирочка? Корсаковых молодая? А я гляжу, кто ж к нам красивый такой!
— Здрасти… — поворачиваясь, Ирина попыталась вспомнить имя, но не сумела, — да. Приехала вот. К родителям.
— А молодец, — грузная женщина в сбитой на ухо косынке быстро осматривала ее с головы до ног, будто ставила метки, — нехорошо своих бросать-то, надолго если. Ну я понимаю, у вас все дела. Андрюша вот мало совсем побыл, а ты сама приехала. Марина все с ревматизмом мучиится, в больнице даже лежала. Так хоть ты матерь повеселишь. Ну да, она ж тебе свекровь, но все равно. Молодец, Ирочка, хорошо, что приехала.
— Спасибо, — отрывисто сказала Ирина, забирая увесистый прозрачный пакет с цветными фруктовыми кубиками, — сколько с меня? Да, это плохо, больница. Спасибо, что сказали. Я как раз. Туда, к ним.
Уходила к знакомому переулку и спиной чувствовала взгляды небольшой кучки людей, что собрались вокруг толстухи, слушая ее пересказ магазинной встречи.
Никогда не смогла бы, думала Ирина, сжимая в потной руке мягкое горло пакета, жить тут, у всех на глазах. Каждый шаг, каждое движение, все как в аквариуме. И тетка еще эта, за прилавком. Не старая ведь. Жила бы тут, стала бы точно, как эта — с поджатыми губами и навечно горестно воздетыми бровками.
Думала, понимая одновременно, лукавит, сама себе врет. Не стала бы. Андрей же не стал.
В просторном дворе, огороженном зеленым штакетником, возился дядя Дима, на ее покашливание повернулся, вытирая ветошью грязные руки. Кивнул, почти без удивления, поднимаясь от каких-то разобранных железяк.