— Тут тебе Марина собрала, специально в кладовке хранила, чтоб, когда приедешь. На.
Ирина приняла сверток, в котором прощупывались твердые длинные тельца, торчащие из разрывов острыми пастями с игольчатыми зубами.
— Сарган. Вяленый. Ты ж любишь.
— Спасибо.
Внимательно глядя ей в лицо темными, как у дочери, небольшими глазами, добавил:
— А то завтра, придешь ли. Ну, до свидания, дочка.
— Дядя Дима, — неожиданно для себя спросила Ирина, крепче ухватывая колючий сверток, — а Царик. Почему имя такое? Кто назвал?
Дядя Дима засмеялся, моргая. Махнул рукой в сторону берега, поднимая жестом полы распахнутой старой куртки:
— Царёк он. Думали, вырастет Царь, а шо там того Царя — за ботинком не разглядеть. Кирюшка переделал в Царика. Кричать удобнее.
— Хорошее имя.
— Беги. Ждут же.
Глава 8
Яркий октябрь, балансируя на грани ушедшего лета и грядущей осени, никак не мог определиться с погодой. Выходя из маленького номера, который открыла ей хозяйка «Рыбацкой хижины», быстрая худая женщина лет пятидесяти с модной стрижкой на пепельных волосах, Ирина посмотрела на тучу, загромоздившую полнеба, и вернулась, надеть под куртку свитерок. Лучше в распахнутой куртке походить, потом застегнуться, чем мерзнуть под холодным ветром, идущим впереди дождевого фронта.
На просторном песке, где еще было совершенно тихо и совсем безлюдно, в свитере стало жарко, и она, слегка раздражаясь, сняла куртку, повязывая ее вокруг пояса. Понимала, почему злится. Осенняя неровная погода напоминала ей себя. Никакого четкого плана, неясно, что будет через полчаса, или даже через десять минут, то ли грянет тяжелое яркое солнце, то ли такой же тяжелый ледяной дождь. А жить без плана Ирина терпеть не могла.
И пока что все тут оправдывало ее раздражение. Зачем приехала, снова спросила себя, продавливая песок вдоль тихой воды подошвами кроссовок. Нельзя было ехать, не поняв перед тем, что будет делать, что спрашивать, о чем узнавать.
Гладкое зеркало моря иногда морщила свинцовая рябь, в разрывах туч показывалось солнце, делая воду металлической, кажется, ступи осторожно и пойдешь, проскальзывая, как на темном льду. А потом солнце пряталось, и до самого горизонта на море воцарялся серый цвет, без бликов и деталей.
Выходя снова, освещало дальние дома поселка, делая их белыми игрушечными кубиками под крышами двух цветов — старые шиферные, цвета серой воды, и новые — из синтетической черепицы, неуместно яркие, чересчур красные.
Если могут сделать эту дурацкую пластмассовую черепицу любого цвета, рассеянно размышляла Ирина, мерно шагая обратно к поселку, зачем притворяются, что она красная, как бы глиняная? Ну и делали бы космос какой. Ярко-синие крыши со звездами, зеленые, как трава, желтые, цвета дневного солнца…
Мысли казались такими необязательными, что она попыталась их прогнать, чтоб не мешали сосредоточиться. Но картина с воображаемыми крышами маячила, перекрывая реальность… Это от страха. Наверное. Или нет, от лени, зачем придумывать другое, если крыша обязана быть красной. Какой была всегда.
— Эй!
Не сразу поняла, что окликнули ее, и еще шла, не поворачиваясь, а голос стал ближе, окликнул снова:
— Эй! Оглохла, что ли? Зову-зову.
Оглянувшись, Ирина остановилась, руки в карманах повязанной вокруг пояса куртки напряглись, сжимаясь в кулаки. На берегу никого. Только она, огромная бухта в свинцовых водах, плоская дюна, за которой шоссе, и совсем уже далекие у подножия плоских холмов отельчики. И песок. А еще — серая мужская фигура, что торопилась, прихрамывая, с лицом, сведенным в раздраженной гримасе.
— Рыбы купи? — мужчина встал метрах в пяти, поднимая бугристый пакет, зажатый в кулаке горловиной. С угла пакета капало, оставляя на ровном песке черные точки дырочками.
— Что?
— Утром ловил. Свежая. За сотку отдам, ну?
— Не надо. Спасибо.
Испитое лицо сморщилось, потом на него наползла хитрая угроза. Пакет качался, опускаясь, а рука снова вздергивала его повыше.
— Ездити тута. Городские, куды там. Денег полны карманы, да? Гребуешь у рабочего человека рыбки купить?
— Мне не надо, — Ирина отвернулась и пошла, стараясь не ускорять шаги, вернее, пусть он не заметит, что она идет все быстрее.
— А чего надо?
Вокруг встала почти вечерняя темнота, солнце увязло в густой облачной каше, не светило даже бледным кругом.