— Так надо, — вдруг кивнула Тоня, бросив мучить бахрому, — это правильно.
— Что правильно?
— Ты должна знать, что это был сон. А еще должна знать, что он настоящий. Вот тебе и показано. То, что не видела в жизни, но оно есть. А я? Я тебе говорила позвать Андрея, да? Значит, надо позвать.
— Тоня, перестань! Не верю я во всякие вещие сны. Ты еще скажи, я должна потащиться в парк, встать там на прибое и орать горизонту? Я что, в психушку мечтаю попасть? Да, и еще. Ты там была не такая.
— А какая? — Тоня поправила очки, взбила кудряшки за ухом.
— Ну… — Ирина не стала говорить конкретно, чтоб не обидеть соседку, — совсем какая-то другая, решительная. Уверенная.
— Хочешь, ночью вместе пойдем? — вдруг предложила Тоня, немного нервно раскладывая книги на столе, — в парк, чтоб ты не волновалась, когда будешь звать.
— Да не буду я! — возмутилась Ирина и встала.
Тоня молчала, и Ирина возмутилась еще больше, прочитав в молчании уверенность, в том, что будет. Пойдет и позовет.
На работу возвращаться не стала. Переоделась в домашний спортивный костюм и легла, повыше устроив подушки. Держала в руках чашку, прихлебывая остывший кофе. Не давала покоя оборванная на полуслове Тонина фраза, о том, что вот мы с Мишей, когда-то давно…
У них же была любовь, думала Ирина, и от любви родился Вадик. То есть, двое хотели друг друга. Стремились, обмениваясь взглядами и улыбками. Может быть, Тоня пишет свои нескладные сладкие романы именно чтоб закрепить, не дать уйти этому вот, что когда-то было. Доказать миру, что оно никуда не ушло. Хотя бесповоротно закончилось. Зачем мне это? — спросила себя, баюкая в руках чашку и глядя на приоткрытую дверь в коридор. Может быть, для того, чтоб я вспомнила нас с Андреем? Когда вспоминала в последний раз? Очень давно. Когда были вместе и счастливы. А после, когда пришло ровное равнодушие, берегла его, стараясь не нарушать. Потому что знала, разрыв — это очень больно. Опыт был, до Андрея, и повторять его не хотелось. Так что, когда стали они отходить друг от друга, и оказалось, почти и не больно, просто ноет внутри, а начнешь работать и общаться, нытье утихает, прячется. Тогда тихо радовалась, лелея равнодушие. А оно росло, ширилось. Может быть, оно росло, потому что я его холила? — снова задала себе вопрос Ирина. И не знала, как ответить, и нужно ли отвечать.
Ночная Тоня была уверена в том, что нужно позвать. Попробовать что-то вернуть. И можно издевательски посмеяться над ее уверенностью, приводя в пример ее собственного злобного Мишку. Но ведь Андрей совсем не такой! Хороший. Нормальный. Даже как-то чересчур нормальный, хотя сначала именно это и нравилось в нем. Надежный. Поэтому и выбрала, обратила внимание. И стала. Что стала? Ловить, приманивать, как делают это женщины во все времена. Увлеклась, конечно, но крышу не сносило, и это радовало.
Ирина поставила кружку на столик и легла на бок, поджимая ноги, обняла подушку, усмехнувшись. Назначила, выходит, приятного молодого человека тихой пристанью. Для себя. А он и не в курсе. И потом вдруг перестал соответствовать. Пришла обида. И вместо того, чтоб увидеть в муже человека, более настоящего, живого, она остановилась, застыла, мягко отталкивая увиденное, запрещая себе. А значит, и ему тоже.
Мысли утомляли, хотелось заснуть, тем более, гуляла полночи. Нет, не гуляла, спала, поправила она себя, зевая. И упрямо поднялась, взбивая отросшие волосы, надо бы выбрать время, пойти постричься. Андрею понравилось. Тогда. Когда приехал и потом почти сразу же уехал.
Встав перед большим квадратным зеркалом, перечеркнутым гимнастической горизонтальной стойкой, осмотрела себя, как чужую. Вспоминая, как ночью читала соседкино лицо, прошлась взглядом по чертам своего, стараясь не менять выражения. Все, вроде бы, понятно, излом четких бровей — недоумение от происходящего, и раздражающая печаль в глазах, от настойчивых напоминаний о недавнем прошлом, о разрыве. А эта черта между бровями? Из тонких морщинок. Злость?
— Почему я? — сказала, переводя черточку в слова, — а сам? Слабо? Кто из нас мужчина?
И вздохнув, ушла в гостиную, села на пол перед мебельной стенкой, выдвинула длинный ящик, набитый бумагами. Вытаскивала конверты, аккуратно подписанные. Откладывала в сторону, чтоб не мешали. За открытым окном внизу ревели машины, пикала сигнализация, кричали дети на автобусной остановке — рядом школа. Хорошо, что спальня выходит на парк. Одно окно в сторону деревьев, тишины и дальней воды. Но хоть одно.
Может быть, если я проснусь ночью, подумала, укладывая на колени старую серую папку с замахрившимися краями, выгляну в окно, то за кронами увижу башню? Она такая высокая…