Этот вопрос не был настойчивым, Даэду недавно исполнилось шестнадцать, он любил свою принцессу и преклонялся перед ней с самого рождения. Верил. Потому, поднимаясь, он просто запомнил вопрос, и тут же отмел в сторону, тоскуя от следующего. Весна острова с каждым шагом превращалась в весну Башни, мэйо-месяц, месяц зеленой листвы — в месяц сытных туманов Кану, и он подходит к концу. А значит, скоро они расстанутся? Как вывернется петля времени и пространства, перенося их снова в Башню, в ее размеренную устойчивую жизнь? Он исчезнет из жизни Неллет, уступая место следующим весенним мужьям, и никогда больше не увидит ее? Все они там, внизу, проживут свои жизни, помня о том, где родились, наверное, помня, если Неллет не распорядится их сознанием и памятью. Но сам он родился много позднее, когда о королевстве Ами-Де-Нета в Башне никто не знал, и в своем поколении только он видел создание Башни, видел исход, и знает, что кроме Пустоты есть еще нечто. Было. А может быть, каждый весенний муж Неллет совершает ритуал сотворения, ежегодно, пересоздавая реальность? Чтобы после исчезнуть?
И в этих вопросах больше всего Даэда волновало одно. Они расстанутся? Прочее могло подождать, да пусть даже не получить ответа. Мы не увидимся, когда Кану перейдет в летние месяцы? И надо ли спрашивать принцессу о своей дальнейшей судьбе?
Неллет заснула у него на руках. Даэд трижды отдыхал, садясь у стены на очередном витке и разглядывая предметы и пространство странным двойным зрением. Привычное казалось увиденным впервые, поражало знанием о том, что несколько часов назад было вынуто из небытия волей молодой женщины, потратившей на действо все силы. Колонны, изящные переходы, лианы вдоль ажурных панелей. Коридоры, уводящие в глубину и в стороны. Белый, бежевый, светло-зеленый. Лампы круглые и длинные, развешанные по стенам и вмонтированные в потолок. Кость, мрамор, легкий и прочный пластик, металл, и снова пластик — прозрачный. Кадки с питательным раствором, и деревья в них — небольшие, компактные.
За колоннами открытых витков царило яркое утро, солнце привычно бросало лучи, вытягивая по мрамору прозрачные тени. Даэд поднялся последней лестницей и увидел знакомый шатер, за ним, знал он, расположился бассейн с бирюзовой подогретой водой, дальше — столы, ковры и цветные подушки — зона для еды, внизу на острове сказал бы — пиршественный зал, но в покоях принцессы никогда не собиралось много народу.
Стоя с Неллет на руках, он поискал глазами стража утреннего часа, и его кенат-пину, оба должны бы стоять спиной, чтоб не смотреть на принцессу без ее повеления. Но понял, они тут одни, и пока что Башня все еще балансирует на блистающей игле, там, в прошлом, на быстро пустеющем острове. Все еще впереди, думал Даэд, распахивая шатер и бережно укладывая Неллет на мягкие покрывала, это все еще будет. Непонятно, когда.
— Что? — нагнулся к самому лицу с закрытыми глазами.
— Санаты. Ты не жалей, Даэд, — Неллет открыла глаза и вдруг улыбнулась.
Он нахмурился, но не выдержав, улыбнулся тоже.
— Откуда знаешь?
— Игрушка для мальчиков, да? Джент Денна обожает править санатами.
— Неллет… что станет с ними? Кто во дворце?
— Не волнуйся. Они проживут еще долго, беспокоя другие реальности. Но теперь им придется подумать, кто примет на себя тени их безоблачного счастья. Или, как жить по-другому. Ами, Денна и все, кто жил такой жизнью, умерли только для нас.
Даэд кивнул.
— Санатов жалко, — вспомнил, — тут пригодились бы. Чего смеешься?
— Они хищники. Заботятся о возницах, чтоб было кого запеленать в паутину, когда придет время откладывать яйца. Потому слушаются.
Она снова рассмеялась разочарованному удивлению на лице Даэда.
— Денна и возничие знают, потому следят и уводят упряжки за пределы мира, когда приходит время. А в Башне санаты могут наделать бед. И еще они много едят.
— Фу. Правильно, что остались. А скажи…
Неллет легко сжала его ладони теплыми пальцами.
— Даэд. Ты не должен спрашивать.