— Je crois bien[67], уязвимый «большой шлем», и вдруг удвоился! Это вызывает эмоции, еще бы! Я это хорошо понимаю, у меня не хватает нервов выходить на шлемы. Удовлетворяюсь геймом.
— О, но вам и не следует, — с жаром произнесла миссис Лорример. — Вам надо хорошо играть гейм.
— Вы хотите сказать, не следует рисковать?
— Если заявлять правильно, риска нет. Нужен математический расчет. К несчастью, мало кто правильно заявляет. Рассчитывают начальные заявки, а потом теряют голову. Не могут разобраться, где бьющая карта, а где проигрышная. Ну, не мне вам читать лекцию по бриджу или по подсчетам возможностей.
— Это наверняка, мадам, усовершенствовало бы мою игру.
Миссис Лорример вернулась к изучению подсчетов.
— После таких потрясений следующая игра была неинтересной. У вас тут есть четвертый счет? A-а, да. Битва с переменным успехом. Ни одна из сторон не может провести игру.
— Так часто бывает, и вечер тогда тянется мучительно долго.
— Да, начинается неинтересно, но потом игра раскручивается.
Пуаро собрал карточные счета и слегка поклонился.
— Мадам, я поздравляю вас. Ваша память на карты изумительна, просто изумительна! Вы, можно сказать, помните все разыгранные заявки!
— Думаю, да.
— Память — замечательный дар. Пока помнишь, прошлое не канет в вечность. Я представляю себе, мадам, что для вас минувшее так само и разворачивается перед глазами, всякий случай так ярок, словно произошел вчера.
Она быстро взглянула на Пуаро. Глаза ее потемнели и широко раскрылись.
Но это был один лишь момент, и она снова выглядела вполне уравновешенной светской дамой, однако Эркюль Пуаро не сомневался: выстрел попал в цель.
Миссис Лорример поднялась.
— Теперь мне придется вас оставить. Очень сожалею, но мне и в самом деле нельзя опаздывать.
— Разумеется, разумеется. Я прошу прощения за то, что злоупотребил вашим вниманием.
— Сожалею, что не смогла вам помочь.
— Но вы мне помогли, — сказал Эркюль Пуаро.
— Едва ли, — решительно заявила она.
— Но вы действительно сообщили мне кое-что, что я хотел знать.
Она не стала спрашивать, что это за «кое-что», а протянула руку.
— Благодарю, мадам, за вашу снисходительность.
— Вы необыкновенный человек, — пожимая ему руку, сказала она.
— Я таков, каким меня сотворил всемогущий Господь, мадам.
— Мы, я полагаю, все такие.
— Не все, мадам. Некоторые пытались усовершенствовать Его творение. Мистер Шайтана, например.
— В каком это смысле?
— Во всяком случае, он достаточно хорошо разбирался в objets de virture[68] и в brica-brac[69], и ему следовало этим довольствоваться. Но ему этого оказалось мало, и он стал собирать иные вещи.
— Какие вещи?
— Ну, назовем это сенсациями.
— А вы не думаете, что это было dans son caractdre?[70]
Пуаро печально покачал головой.
— Он слишком успешно исполнял роль демона. Но он не был демоном. Au fond[71], он был глуп. И глупо умер.
— Потому что был глуп?
— Это грех, мадам, который никогда не прощается и всегда наказуем.
Наступило молчание. Потом Пуаро сказал:
— Я ухожу. Премного благодарен, мадам, за вашу любезность. Я к вам больше не появлюсь, пока вы за мной не пришлете.
Она подняла брови.
— С какой стати мне посылать за вами, мосье Пуаро?
— Мало ли… Просто пришло в голову. Если что, я приду. Не забудьте.
Он откланялся и вышел из комнаты.
На улице он сказал себе: «Я прав… Я наверняка прав… иначе быть не может».
Глава 12
Энн Мередит
Из-за руля своего маленького автомобиля миссис Оливер выбралась с некоторым затруднением. Нельзя не заметить, что производители современных авто рассчитывают, что под рулем будут лишь грациозные ножки, к тому же модный дизайн предписывает сидеть как можно ниже. А раз так, то женщине в возрасте и немалых пропорций приходится сильно изгибаться, чтобы выбраться с водительского места. Второе сиденье, рядом, было завалено грудой крупномасштабных карт, там же лежала дамская сумочка, три романа и большой мешок яблок. Миссис Оливер была неравнодушна к яблокам, однажды, сочиняя сложнейший сюжет романа «Убийство в канализационной трубе», она действительно съела за один присест пять фунтов яблок и, придя в себя от начинающихся колик в животе, с ужасом подумала, что через час десять ей надлежит быть на ленче, устроенном в ее честь.