Дан нахмурился – опять эти ночные странствия… Поймал внимательный взгляд Саймона. Охотники расступились. Дан привычно взвесил в руке дротик, выбирая нужную точку, чтобы не попортить голубоватый, мерцающий снежными искрами мех… Вдоль сильной спины пантеры шла серебристая полоса, отливающие сталью когти рвали прочную сеть…
Дан поднял руку. И услышал далекое. Сказанное давно и неизвестно кем: «Не смотри ей в глаза». Он провел взглядом по замершей голове пантеры – узкой изящной голове с круглыми ушами, по ее оскаленной, снежно-кровавой пасти. И, встретившись взглядом со зверем, вздрогнул. Это не были глаза зверя. Синие, сверкающие, как сапфиры ожерелья, они были умны и тоскливы. В подвижных черных зрачках билась мысль-мольба… Дан пошатнулся… Зрение его застилало голубоватой дымкой…
– Убей меня, Дан, – тихо сказал чей-то голос, – убей меня. Убей!
– Нет!
Дан выхватил меч у Саймона и рубанул веревки, натягивающие сеть. Со сдавленными криками, хватаясь за оружие, охотники отскочили. На земле, сжавшись в смертельную пружину, застыла Голубая пантера. Глядя ей в глаза, Дан бросил меч, сказав отрывисто:
– Иди. Кто бы ты ни была – демон, оборотень, древняя богиня, – уходи. Иди своей дорогой и не тревожь наши души. Не я дал тебе жизнь, не мне ее отнимать. Иди!
Голубое тело стремительной вспышкой сверкнуло над костром. И Дана словно что-то отпустило.
Он оглядел испуганные лица. Пробормотал:
– Мне жаль. Я не знаю, что…
Подошедший Саймон похлопал командира по плечу.
– Зато я знаю. Мы сглупили, ты исправил, Дан. Этот зверек не по зубам даже горцам.
– Но где-то я видел эти глаза… – пробормотал Дан.
Зима. Весна. Лето. С отрядом охотников я прошла через всю страну до самого южного моря. Враг надорвался в горах и на наших равнинах – потому война опалила лишь краешек юга.
Со скалы я смотрела на яркую воду – волны, пена, небо… Подумать только, если б не война, вряд ли бы я увидела море…
Дан, наклонившись, похлопал коня по шее. Я заметила, что он искоса наблюдает за мной. Черные волосы были густы и тяжелы, ветер едва шевелил их, зато трепал легкую рубаху, облегавшую его могучую грудь.
– Эрни. Ты решила нас покинуть?
Я невольно вздрогнула. Иногда казалось, что горец читает мои мысли. Ответила сдержанно:
– Ты ведь помнишь наш уговор?
Я тронула коня, и мы начали спускаться вниз – бок о бок, бедро к бедру. Я поймала одобрительный взгляд идущей навстречу женщины, покосилась на Дана. Он не отрывал глаз от гривы своей лошади. Заговорил.
– Уговор я помню. Но я хочу, что бы ты ехала со мной на север. Мне нужно найти мою невесту…
– Богини ждут меня. Но пока нам по пути, я буду сопровождать тебя.
– Что ты будешь делать дальше?
– Я же говорила, над своей судьбой я не властна. У тебя свой долг, у меня свой.
– Ты твердо решила не встречаться с нареченным?
Я помолчала.
– Дан. Нас обручили обманом. Жених ничего не знает о том, какие силы мною владеют.
Дан окинул меня взглядом.
– Но ведь ты остаешься женщиной… молодой, красивой…
– Ты же знаешь… и кроме того… одна… она сказала, что ни один мужчина не станет любить меня. Я приношу одни несчастья.
– Кто бы ни сказал тебе это, она только женщина, Эрни.
– Спасибо, что стараешься утешить меня…
Голос Дана был угрюм:
– Брон был влюблен в тебя.
– Поэтому его убили.
– Да нет же! – крикнул Дан так яростно, что я вздрогнула. – Это война! При чем тут ты! Кто тебе сказал, что ты во всем виновата? С таким же успехом можно сказать, что я проклят – потому что потерял все и всех, да еще…
Он внезапно смолк, кусая губы. Пораженная этой неожиданной вспышкой, я отвела взгляд от его изменившегося лица, спешилась, но Дан спрыгнул раньше, подхватил меня. Я ощутила его сильное тело, теплое дыхание на своем лице, горячие руки. И странное ощущение пронзило меня, неудержимо повлекло – прижаться к нему, ближе, ближе, гладить мощные плечи, жесткое смуглое лицо… «Обними его!» – услышала я властное, но это уже приказывало не мое тело, не мое сердце… Я отпрянула – так резко, так явственно, что Дан, кажется, даже смутился.
Он мог сказать, что одно ее мимолетное прикосновение может дарить радость и причинять боль, один взгляд может вызвать бешеное желание и великую нежность, а ее любовь…
Но он сказал только:
– Брон любил тебя.
А потом она отшатнулась – наверное, он обнял ее слишком крепко, слишком откровенно…
Зеленая трава хрустела под ногами. Эрни шла впереди. Она так и не сменила одежду на женскую, хотя волосы ее вновь отросли – тонкие, легкие, как паутинка, странного снежно-голубого цвета. Широкие ремни охватывали талию, спускались на бедра.
Ветер шелестел травой и листвой, но громче был стук крови в висках, а глаза горца не отрывались от идущей впереди девушки.
Поэтому он впервые потерял осторожность, впервые не заметил примет, указывающих на близость врага…
Дан увидел, что девушка встрепенулась, словно просыпаясь. Обернулась с криком – испуганным и яростным:
– Дан!
Он отпрыгнул, выхватывая меч, но их было много, слишком много – обреченных, молчаливых, злобных… Эрни отступала, растерянная, невыносимо сейчас красивая:
И вдруг ее руки взметнулись к вороту рубашки и рванули его, и он услышал то ли крик, то ли яростное рычание…
Этот звук – то ли рычание, то ли вопль, все еще стоял у меня в ушах, когда я очнулась. С трудом подняла голову – плащ пополз с моих плеч, я поспешно поддернула его, потому что была совершенно голая.
Дан сидел поодаль, положив руки на рукоять меча. Его грудь наискось была перехвачена повязкой с проступающей свежей алой кровью.
– Что случилось? – спросила я хрипло.
Дан повернул голову, поглядел и ничего не сказал. Я села. И вспомнила: исказившееся лицо Дана – смесь отчаяния и ярости, а их было много, слишком много…
Теперь они все лежали на поляне. Некоторые были убиты мечом, но большинство… Страшась взглянуть на Дана, я осмотрелась в поисках своей одежды. Рубаха была разорвана пополам. Как и кольчуга – такая сила была в то мгновение в моих пальцах… или когтях.