— А где остальное? — спросил я.
— Тут все. — Он пожал плечами.
— Но концовки нет!
— Нет.
— Ну так напиши ее! Док, это возьмут у тебя где угодно, хоть в «Нью-Йоркере». А для них тебе, может, даже и не придется придумывать конец.
— Хоть в «Нью-Йоркере». Ух ты!
— Ты ведь не думаешь, Док, что нет ни одного издательства, достойного опубликовать твои работы? Допиши конец. Я хочу знать, чем все кончится.
Он покачал головой.
— Это все, что есть. И больше ничего не будет.
На том разговор и завершился.
Но время от времени он показывал мне другие отрывки, и каждый был лучше предыдущего. А наши отношения тем временем становились все более тесными, и не потому, что он был таким чертовски хорошим писателем — я бы не стал прятаться в тени человека, куда более талантливого, чем я сам, — а просто потому, что он был Доком Мерфи. В Солт-Лейк-Сити мы знали все приличные места, где можно выпить пива, занятие, не отнимавшее слишком много времени. Мы посмотрели три хороших фильма и еще кучу настолько дурацких, что они были забавны именно своей глупостью. Он научил меня довольно сносно играть в покер, и теперь я каждые выходные выходил из игры без потерь. Он смирился с чередой моих подружек и предсказывал, что я, возможно, снова женюсь.
— У тебя такая слабая воля, что ты сделаешь еще одну попытку, — весело объяснял он.
И вот, когда я уже оставил всякую надежду, он рассказал, почему ничего не дописывает до конца.
Я допивал уже третью кружку пива, а он тянул отвратительную смесь из таба и томатного сока. Это пойло он потреблял всегда, когда хотел наказать себя за грехи, полагая, что потребление такого напитка даже хуже, чем обычай индусов пить собственную мочу. Мне только что вернули рассказ, хотя я был уверен, что журнал, несомненно, его опубликует. Я начал подумывать, а не пора ли вообще оставить эту затею, а Док надо мной смеялся.
— Я говорю серьезно, — заявил я.
— Тому, кто хоть чего-то стоит, нет смысла бросать писать.
— Кто бы говорил. Ведь тебе же упорства не занимать, кто еще из писателей с тобой в этом сравнится!
Он рассердился.
— Ты похож на паралитика, который издевается над одноногим, — сказал он.
— Надоело мне все.
— Тогда не пиши. Какая разница? Оставь все бездарным ремесленникам. Да ты и сам такой.
Док не пил ничего, что могло бы так сильно испортить ему настроение. Ничего, что могло бы оправдать подобную мрачность.
— Эй, Док, я ищу поддержки и утешения.
— Если тебе требуется утешение, значит, ты его не заслуживаешь. Хорошего писателя можно остановить только одним способом.
— Только не надо говорить, что ты дал зарок не писать одно-единственное — концовки.
— Зарок не писать одно-единственное? У меня в жизни не было никаких зароков. Зароки возникают тогда, когда у тебя не хватает сил, чтобы написать то, что ты должен написать.
Я начинал злиться.
— А у тебя, конечно, сил всегда хватает.
Он подался вперед и вперил в меня взгляд.
— Я — лучший из всех, кто пишет на английском языке.
— Ты — лучший из всех, кто не дописал еще до конца ни одной вещи. Тут я с тобой соглашусь.
— Я все дописываю до конца, — сказал он. — Все, мой дорогой друг, а потом все сжигаю, кроме первых трех страниц. Иногда на один рассказ мне хватает недели. Я написал три романа, четыре пьесы. У меня есть даже сценарий. Я мог бы заработать миллионы долларов и сделаться живым классиком.
— Кто это сказал?
— Сказал… Не важно, кто сказал. Сценарий купили, подобрали актеров и уже собирались снимать фильм. Фильм с бюджетом в тридцать миллионов. И киностудия одобрила сценарий. Единственное умное решение за все время их существования.
Я не мог поверить своим ушам.
— Ты шутишь?
— Если я шучу, почему никто не смеется? Это правда.
Никогда еще я не видел, чтобы он был так подавлен и удручен. Если я хоть чуть-чуть знал Дока Мерфи, он говорил сущую правду. А мне казалось, что я его знал. Знаю.
— Так что же произошло? — спросил я.
— Вмешалась Комиссия по цензуре.
— Что? В Америке нет такой комиссии.
Он рассмеялся.
— Официально, разумеется, нет.
— Что это еще, черт возьми, за Комиссия по цензуре?
И вот что он рассказал.
Когда мне было двадцать два, я жил у сельской дороги в Орегоне, недалеко от Портленда. Вдоль дороги висели почтовые ящики.
Я тогда писал сценарии и думал, что смогу сделать на этом карьеру. Я не так давно решил попробовать писать прозу и однажды утром вышел на дорогу, чтобы проверить почту. Накрапывал мелкий дождик, но я не обращал на него внимания. В почтовом ящике я увидел конверт от моего агента в Голливуде. В конверте был контракт. Не просто упоминание о возможном варианте, а конкретное предложение на сто тысяч долларов.