– Что это все значит? – спросил он.
– Я собираюсь тебя развеселить, – объявила она. – Сегодня ночь среды, а мы всегда занимаемся этим по средам.
– Да, но мы всегда обедаем вместе, а потом ходим в кино по средам тоже.
– Она удивилась, услышав боль в его голосе, и сразу же у нее пересохло в горле.
– Прости меня, Джон. – Она наклонилась, чтобы обнять его. – Мне так жаль!
– Нет, – вздохнул он. – Это мне надо просить прощения. – В его голосе было раскаяние. – Я понимаю, что тебе было необходимо увидеться с братом Марго.
Он ласково приподнял ее за плечи, пока она не села, закрыл книгу, положил ее на ночной столик и выключил свет. Но она все еще могла видеть его лицо довольно ясно, чтобы понять, что он больше не улыбается.
Он медленно поднял руку, чтобы коснуться ее щеки кончиками пальцев, затем пробежал рукой по ее шее и плечу, прежде чем остановиться на груди, обтянутой ночной рубашкой. Она почувствовала ответ в своих сосках и отклик на его прикосновение внизу живота. Приподнявшись на колени, она начала вытягивать из-под них теплое стеганое одеяло, но он остановил ее, положив ей руки на плечи.
– Клэр, – сказал он. – Вернись ко мне.
Она посмотрела на него в замешательстве.
– Что ты имеешь в виду?
Он крепко сжал ее руки.
– Я не виню тебя. Я понимаю, что это тяжело. Но у меня такое чувство, будто я потерял тебя с тех пор, как произошло это самоубийство.
Его голос был низким, и в слабом свете из ванной она могла видеть слезы в его глазах. Это из-за нее? Ей нужно сделать так, чтобы он побыстрее от них избавился.
– Это глупо. – Она наклонилась к нему, на этот раз, чтобы поцеловать его, но его губы не ответили ей. – Я – здесь, – сказала она. – Я знаю, что в последнее время я была сильно удручена, но теперь, после того, как я поговорила с Рэнди, я чувствую себя лучше. Теперь я могу об этом забыть. Я – в порядке.
Она снова поцеловала его, и через минуту он ответил ей. Но когда они занимались любовью, у нее в мозгу вертелись образы покрытого снегом моста и невинная игра детей в снежки. И картина того, как Марго летела над рекой сверкающим кристаллом. Она попыталась выбросить эти картины из головы. Она попыталась забыть запах трубочного табака, и вкус кофе со сливками, и звук голоса, который держал ее в возбуждении в холодном воздухе старого каменного собора. Но образы оживали, чувства переполняли ее, и чем больше старалась она бороться с ними, тем сильнее они притягивали ее.
10
Сиэтл
Ванесса приложила трубку телефона к уху и была почти готова сделать хорошо отрепетированный звонок сенатору Уолтеру Паттерсону, когда в ее кабинет вошел Пит Олдрич, неся в руке карту. Пит присел на угол ее стола, сверкая рыжей шевелюрой и, по обыкновению, хмурясь. И Ванесса положила трубку на рычаг, чтобы уделить ему внимание.
– Мне бы хотелось, чтобы вы осмотрели этого ребенка, если у вас есть свободная минутка, – сказал Пит. – Школьный психолог направил девочку, чтобы ее включили в подростковую программу, но я не могу ничего от нее добиться, за исключением того, что она не хочет здесь находиться. – Открыв карту, он уставился на записи, которые в ней находились. – Общий осмотр ничего не дал, кроме следов от ожогов сигаретой на руках, которые она нанесла себе сама. Ведет половую жизнь, но не желает говорить об этом. Алкоголь и наркотики, по ее словам, не употребляет.
Ванесса взяла у него карту.
– А нет ли у этого ребенка имени?
– Ах, да. – Он поднялся со стола, указывая на карту, и она посмотрела на наклейки на обложке.
– Дженифер Лейбер, – прочла она.
– Правильно.
– Прекрасно. Спасибо. – Она подождала, пока он выйдет из ее кабинета, а потом пошла за ним следом по коридору в клинику.
Девочка ждала ее в кабинете первичного осмотра. Она была поразительно красива – гибкая и стройная, с длинными золотыми волосами. Она сидела на столе, одетая в бумажное больничное платье, руки ее были повернуты ладонями вниз и лежали на коленях, так что ожогов не было видно.
– Привет, Дженифер. – Ванесса присела на табуретку. – Я – доктор Грэй.
Девочка пробурчала что-то неразборчивое.
– Доктор Олдрич сказал, что ты в отличной физической форме, за исключением ожогов на руках.
Дженифер скорчила гримасу.
– Он – очень чудной.
– Правда? – Ванесса старалась поддержать разговор. Она не осмеливалась дать пациенту понять, насколько согласна с ее оценкой.
– Ага. Он похож на руководителя научного проекта. А иногда я подумываю, уж не робот ли он.
Ванесса улыбнулась.
– Я догадываюсь, что иногда он может показаться таким.
– Он напоминает мне миссис Керби, которая задает вопросы, которые ее совершенно не касаются.
– Миссис Керби – ваш школьный психолог? – Она вспомнила фамилию из направления в карточке.
– Ага.
Ванесса положила ногу на ногу, сложив руки замком вокруг коленей.
– Ну, – сказала она, – когда миссис Керби направила тебя к нам, она рассказала, что на тебе была кофточка с короткими рукавами, когда ты пришла в школу. Это в середине зимы. И это говорит мне, что ты – и очень мудро – постаралась обратить на себя внимание.
– Что вы имеете в виду под словом «мудро»?
– Ты понимала, что тебе нужна помощь, и ты выбрала совершенно верный способ, чтобы показать это. Это все равно что с помощью ожогов написать «Помогите мне!». – Она жестом указала на руки Дженифер.
– Мне не требуется никакая помощь.
– Миссис Керби направила тебя к нам, а у нас тут есть программа для подростков, которых обидели, когда они были совсем маленькими. У нее должна была быть веская причина для этого.
Дженифер отвернулась. Ее щеки покраснели, а в глазах появились слезы.
Ванесса встала и подошла к ней. Она взяла девочку за запястья и мягко повернула ее руки, так что смогла увидеть ожоги. На правой руке было восемь, а на левой – пять. Некоторые из них были очень глубокие. Они оставят безобразные шрамы. Безобразные воспоминания. У Ванессы тоже было несколько таких воспоминаний на бедре.
Дженифер затаила дыхание под пристальным взглядом Ванессы.
– Ты когда-нибудь раньше делала с собой что-нибудь подобное? – Ванесса посмотрела в туманные голубые глаза девочки.
Дженифер покачала головой.
– Так почему же сейчас, Дженифер?
– Я не знаю. – А потом тихо: – Мой приятель…
– Расскажи мне о своем приятеле.
– У меня теперь нет приятеля. Я имею в виду, что он перестал звонить.
– Как долго вы с ним встречались?
– Шесть месяцев.
– Это долгий срок. Целая жизнь, когда тебе пятнадцать.
Девочка кивнула, ее светлые волосы блестели от света лампы над головой.
– И что же случилось?
Дженифер пожала плечами, потупив взор, и Ванесса отступила от нее на шаг. Она не хотела давить на нее.
– Я не знаю, – сказала Дженифер тихо. – Со мной стало происходить что-то странное, и он не мог смириться с этим.
– Что ты имеешь в виду?
– Я предполагаю, что я стала вспоминать ужасные вещи, о которых не имела представления, и со мной этого не могло быть.
Ванесса кивнула. Ей нужно быть очень осторожной.
Она была не из тех, кто ставит под вопрос существование подавленных воспоминаний; она видела слишком много примеров гротескных, невероятных, запрятанных глубоко воспоминаний, которые позднее были подтверждены различного рода доказательствами. Тем не менее не следует пренебрегать и тем, что, возможно, это просто чересчур активная работа воображения. Самое главное, чтобы Дженифер Лейбер поверила, что здесь ее воспринимают всерьез.
– Иногда, – сказала Ванесса, – когда что-то причиняет нам слишком большую боль, мы блокируем воспоминания об этом. – Она всегда думала, что способность подавлять воспоминания – прекрасный инструмент психики. Ей бы очень хотелось и самой обладать такой способностью… – Что-нибудь произошло, что заставило тебя начать вспоминать?
Дженифер закусила нижнюю губу.
– Ну, я почти вступила в близкие отношения с моим приятелем…
– Это был твой первый опыт?
Девочка кивнула.
– Только я не могла, потому что когда он попытался, я вспомнила… что-то, связанное с моим дядей. – Дженифер снова отвернулась, а Ванесса решила не выспрашивать ее о подробностях. Это можно будет сделать позже.
– Твой дядя обидел тебя, – сказала она просто.
– Да, но я совершенно забыла об этом. Такое может быть? – неожиданно вырвалось у нее.
– Да. Это возможно.
– Он уже умер. Уже два года как он мертв, и я практически забыла о его существовании.
– Ты объяснила своему мальчику, почему ты была расстроена?
Дженифер кивнула.
– Да, но я впала в истерику, и он мне не поверил. Он сказал, что такого я бы никогда не забыла, что я, должно быть, специально это придумала, чтобы избежать с ним секса. Сперва я подумала, что, возможно, он прав, потому что воспоминания были такими неопределенными, но потом они становились все яснее. И я не могу выбросить их из головы. – Она прижала к вискам кулаки. – Джош и я были так близки. Я думала, что могу рассказать ему все. Но когда я попыталась поделиться с ним своими воспоминаниями, он сказал, что я – сумасшедшая, и перестал мне звонить.
– Мне очень жаль.
– Через пару недель я не смогла терпеть. Каждый раз, как я закрывала глаза, приходили новые воспоминания. Поэтому я наконец попыталась рассказать все маме, конечно, за исключением того, что эти воспоминания стали мучать меня, когда я была с мальчиком в постели, потому что она стала бы меня ругать.
Ванесса улыбнулась, выражая таким образом свое сочувствие этой дилемме.
– Она чуть не описалась, когда я ей рассказала. «Как я могу говорить такие вещи о ее покойном брате!» И что я слишком много насмотрелась порнухи. Она прямо так и сказала, хотя я ни разу в жизни не смотрела порнуху. Я нашла фотографию, которую могла бы показать ей, но…
– Фотографию?
Дженифер кивнула.
– Комната моего дяди осталась нетронутой, совсем такой же, как когда он жил в нашем доме, и я вспомнила о коробке из-под ботинок в кладовке. Я пошла туда и нашла фотографию, на которой он заснял нас вместе. – Она крепко зажмурила глаза, щеки ее пылали. – Меня чуть не вырвало, когда я ее нашла.
Доказательство. Ванесса почувствовала огромное облегчение. Теперь уж никто не сможет сомневаться в том, что говорит девочка, да и сама она могла больше не сомневаться.
– Где теперь эта фотография?
– Я положила ее назад, хотя думаю, что мне следовало бы сжечь ее. Я не могу показать ее маме. Она скажет, что это я виновата во всем. Я знаю. Она почти не разговаривает со мной, только качает головой. И мой приятель меня бросил. После того, как он перестал звонить, я как будто перестала чувствовать. – Она показала руки в шрамах. – Я сделала это, чтобы проверить, могу ли я хоть что-то чувствовать, и знаете что? Я не чувствовала ничего. Хотя это совершенно неважно. Мне все равно никто не поверит.
– Я тебе верю, – сказала Ванесса. – И я выслушаю тебя. И здесь есть еще другие люди, которые выслушают тебя и поверят, люди, которые учились и знают, как помочь тем, кому пришлось перенести то же, что и тебе. И тут есть группа девочек – и несколько мальчиков тоже, – они твоего возраста и побывали в подобной ситуации, уж они-то поверят тебе, дадут ощущение, что ты не одна такая и что ты совсем не сумасшедшая.
Она еще немного рассказала Дженифер о программе и воспользовалась телефоном смотрового кабинета, чтобы назначить с ней встречу социального работника. Она уже собиралась уйти, когда девочка сказала:
– Я просто не могу говорить об этом с другим доктором.
Ванесса остановилась, держа руку на ручке двери.
– Ну, по крайней мере, дадим ему знать об этом. Намекнем насчет фотографии, когда дело дойдет до того, чтобы связаться со мной, хорошо?
– Хорошо.
Ванесса подошла к столу, чтобы обнять девочку, а потом вышла и двинулась через холл в свой кабинет. Она понимала опасения Дженифер. Она больше уже не принимала на себя каждую частичку детской боли: ведь с ней самой это случилось так давно. И все-таки – она понимала.
И теперь у нее было что предложить Дженифер. До того, как она создала свою подростковую программу, она чувствовала себя беспомощной. Но не сейчас.
На обратном пути в свой кабинет она вспоминала о телефонном звонке, который собиралась сделать Уолтеру Паттерсону. Она уже переговорила с основными членами своей сети и решила, что свяжется с Паттерсоном, пока они будут собирать все истории болезней и статистику, которые можно будет использовать, чтобы получить финансирование. Этот парень Паттерсон, по слухам, очень симпатичный. Терри Руз из Сакраменто слышала, что он особенно любит инновационные программы – программы, которые помогали людям, которым нельзя было помочь другим способом. Это вполне подходит ее детям.
Уже войдя в кабинет, она прикрыла дверь, минуту собиралась с мыслями, а потом набрала номер Паттерсона на Капитолийском Холме. Она даже не услышала гудка, как вдруг кто-то ответил:
– Кабинет Уолтера Паттерсона.
Голос был мужской, что ее удивило: обычно отвечали секретари-женщины.
– Это доктор Ванесса Грэй из детской больницы «Ласистер» в Сиэтле, штат Вашингтон, – сказала она. – Не могу ли я поговорить с сенатором Паттерсоном, пожалуйста.
– Относительно чего?
Ванесса распрямилась на своем стуле.
– Я – руководитель программы для подростков, которые подверглись насилию в детском возрасте. И я узнала, что именно с сенатором Паттерсоном стоит поговорить относительно общей поддержки для программ такого рода.
– Правильно. Не вешайте трубку.
Ванесса слышала, что мужчина спросил кого-то еще в офисе:
– Зэд еще не ушел?
И у нее сжалось сердце.
– Извините. – Она сказала в трубку, но мужчина, должно быть, не держал уже трубку у уха. – Извините! – Она встала, как будто это могло помочь ей усилить голос.
– Да? – Голос снова был на линии.
– Я слышала, что вы сказали «Зэд»?
– Правильно. Это Уолтер Паттерсон. Его называют «Зэд».
Ванесса ничего не сказала. Она просто не могла говорить, даже если бы и захотела.
– Он здесь, – сказал мужчина. – Если вы подождете минуточку, я посмотрю, свободен ли он, чтобы взять трубку.
– Нет, – быстро сказала Ванесса. – Нет. Я перезвоню.
Она повесила трубку с видом человека, избежавшего смертельной опасности. Зэд Паттерсон.
Разве может быть еще один человек с таким именем?