– Да, – ответила она.
– Я тоже. – Женщина протянула руку Ванессе. – Мегги Роуэн, – представилась она.
– Ванесса Грэй. – Ванесса пожала руку Мегги Роуэн, влажную от пота. Она представила, что и ее собственная рука такая же на ощупь.
Старла и еще одна женщина сидели в первом ряду перед Ванессой и Брайаном. Ванесса обернулась, чтобы посмотреть, что происходит сзади нее. Зал быстро заполнялся людьми. Она заметила блеск телекамеры в дальнем углу зала, глубоко вздохнула и потянулась к руке Брайана.
Перед публикой стоял длинный стол, и полдюжины стульев за ним были обращены к залу. Второй стол, несколько короче, обращенный к первому, венчал только единственный стул. Она будет сидеть на этом одиноком стуле и смотреть на длинный стол, за которым будут сидеть мужчины – да, Старла сказала ей, что комиссия была целиком из мужчин, – и рассказывать свою историю. Она еще могла отказаться. Притвориться больной. Нет. Она должна сделать это для себя и для Брайана, если не для подростковой программы. Она легко коснулась рукой своего плоского живота. Она должна сделать это для будущего. Она закрыла глаза и склонила cвою голову к плечу Брайана.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
Она кивнула, не поднимая головы, и когда наконец все-таки открыла глаза опять, члены комиссии входили в зал. Она смотрела, как они занимали места. Некоторые – старые, другие – молодые. Рахитичные или раздутые, или вертлявые. У большинства на лицах серьезное, почти скорбное выражение. Они выглядели очень несчастными людьми.
Он сидел ближе к середине длинного стола, касаясь пальцами молоточка. Сенатор Уолтер Паттерсон. Он порылся в куче бумаг на столе перед ним, потер подбородок рукой и повернулся что-то сказать толстомордому господину слева. Он был довольно худой, худобой человека, который, вероятно, каждое утро бегает, правильно питается и вообще ценит свое тело и усердно старается сохранить его. Волосы светлые, с проседью, жидкие, но тщательно подстриженные. Со своего места Ванесса могла поймать блеск его голубых глаз, когда он кидал взгляды на толпу. Она принудила себя рассматривать его. Она хотела ожесточить себя, прежде чем настанет ее очередь. Ее очередь – четвертая, Ванесса молила Бога, чтобы это произошло до обеда. Она не хотела пропускать еще один прием пищи.
Зэд Паттерсон поднял свой молоточек и с силой опустил его на стол. Он принялся рассказывать собравшимся о целях сегодняшнего слушанья – представить комиссии наглядные доказательства необходимости помощи законопроекту о помощи взрослым, подвергнувшимся физическому насилию в детстве. Он рассказывал о законопроекте несколько минут, его псевдопростонародный стиль речи довел Ванессу до мурашек на коже, а потом пострадавшие стали давать свои показания.
Мегги Роуэн вышла первой. Ее случай – инцест с дядей, и ее рассказ был безобразный и печальный, но ничем не отличался от дюжин – сотен – рассказов, которые доводилось слушать Ванессе неоднократно. Однако для членов комиссии это было внове. Они хмурились и качали головами и кривили губы от презрения, когда Мегги дословно читала запись своих показаний, ее глаза как будто приклеились к бумажке, лежащей перед ней. Паттерсон следил за записью, пока она читала, время от времени поднимая свои острые синие глаза на саму свидетельницу, внимательно слушая и кивая головой с симпатией.
Ванесса почти не слушала следующих двух свидетельниц. Она смотрела на часы на дальней стене, как их стрелки перевалили за девять, потом за десять, и постепенно ее покинуло чувство реальности. Тоненький голосок в ее голове не переставая повторял: «Ты с ума сошла?», но часы тикали, и скоро ей ничего не оставалось сделать, как занять место перед комиссией.
Брайан погладил ее руку, когда она вставала со своего места, и Старла встала, чтобы коснуться ее плеча.
– С вами будет все отлично, – сказала адвокат. Кто-то положил запись с ее показаниями на стол перед ней. Ожидая, она смотрела прямо на Зэда Паттерсона, ища признаков того, что он ее узнал, но он мельком взглянул на нее, когда говорил что-то сенатору слева, который захихикал в ответ, его толстые щеки и двойной подбородок затряслись.
Ей велели начинать. Она облизала губы, набрала полную грудь воздуха и начала зачитывать запись своих показаний.
– Я подверглась физическому насилию в возрасте восьми лет, – читала она. – В отличие от предыдущих потерпевших, меня подвергли насилию только один раз. Тем не менее это оказало ужасные последствия на всю мою жизнь, с некоторыми мне до сих пор приходится бороться.
Она посмотрела вниз на свои руки, которые были сложены на столе, потом подняла глаза на комиссию.
– Летом в детстве я жила на ферме моих дедушки и бабушки в небольшом городишке в Пенсильвании под названием Джереми.
Запись гласила только «в небольшом городишке в Пенсильвании». Зэд Паттерсон, который рисовал что-то на листке бумаги, лежащем перед ним, неожиданно резко поднял голову. Казалось, его взгляд был сфокусирован на ней в первый раз, и она почувствовала быстрое биение своего сердца у себя в горле.
– Мой дедушка вырезал карусельных лошадок для собственного удовольствия, – продолжала она, больше не читая записи. – Он действительно построил карусель в амбаре за собственный счет.
Зэд Паттерсон откинулся на спинку стула, а толстощекий сенатор помахал копией ее показаний в воздухе.
– Вы не точно следуете своим показаниям, записанным здесь, мисс – ммм. – Он поискал в бумагах ее имя.
– Грэй, – сказала она.
– Да, мисс Грэй.
– Эта информация достоверна? – спросил один из сенаторов. Его толстые брови слились в одну линию.
Ванесса украдкой посмотрела на Старлу, чей рот был открыт, как будто она хотела что-то сказать, но не была уверена, стоит ли это делать.
– Да, – сказала Ванесса. – Чрезвычайно достоверна. Пожалуйста, отнеситесь ко мне с терпением.
– Продолжайте. – Сенатор разъединил брови и положил руки на стол.
– Тем летом, когда мне исполнилось восемь лет, мой дедушка нанял молодого человека, чтобы делать кой-какую работу на карусели, – продолжала она. – Однажды мужчина попросил мою сестру, которой было десять лет, помочь ему в амбаре. Она не хотела идти и послала меня вместо себя. Я вошла в амбар, и мужчина дал мне пирожное, покрытое шоколадом. Он был разочарован моим приходом. Он сказал, что предпочитает темноволосых девочек – волосы моей сестры были темные, – но что и я подойду.
В резком свете, льющемся сверху, лицо Зэда Паттерсона было похоже на скелет. Цвет сбежал с его кожи, которая плотно облегала высокие мертвенно-бледные скулы. Его губы белели тонкой полоской.
– И он стал говорить, какая я хорошенькая, какая смышленая, – продолжала Ванесса. – Он спросил меня, какая моя самая любимая лошадка на карусели, и потом поднял меня на нее, касаясь руками между ног, но я помню, что подумала: «Он – взрослый. Я могу доверять взрослым». Меня воспитали на мысли, что все взрослые – честные и защищали детей. – Она заколебалась. – Конечно, я была неправа, но именно так я думала в то время. Мне даже в голову не приходило, что он может как-то обидеть меня.
Ванесса еще раз украдкой посмотрела на Старлу, которая была почти такая же бледная, как и Зэд Паттерсон, под гривой своих растрепанных светлых волос.
Должно быть, Старла удивляется, что произошло с освещенным солнцем сеном на полу амбара. Что случилось с ее отличной, заслуживающей доверия свидетельницей, чьи свидетельские показания не были подвергнуты проверке?
– Он завел карусель и стоял рядом со мной, когда она начала вертеться. Он касался меня, и я начала чувствовать испуг, но не знала, что делать. – Ванесса почувствовала первый прилив слез. Она не позволит им пролиться. Она только крепче сжала свои ладони на коленях. – Когда мы крутились, он поднял меня с лошадки, взял за руку и повел к экипажу. Он усадил меня там и сказал мне, какая я красивая и как я его возбуждаю. Я ясно запомнила, что он употребил именно это слово «возбуждаю», потому что оно показалось мне тогда очень странным. Я не знала, что оно означает. Он сказал, что собирается сделать кое-что со мной – с моим телом – и что я не должна говорить об этом никому и никогда. Он улыбался и был спокоен. Он сказал, что от этого может быть немножко больно, но он постарается быть поаккуратнее. Тогда я начала плакать, и он обнимал меня и говорил, что я – храбрая девочка и что он очень постарается не делать мне больно, не больнее, чем должно быть. – На мгновение Ванесса не могла говорить. Она прижала кончики пальцев ко лбу, опустив вниз глаза, и почувствовала, как сначала одна, а потом и другая слеза скатилась по ее щеке.