Он сунул руку в просторный карман и вытащил оттуда тонкую пачку сигар, коробок спичек и зачитанную книгу в обложке, в которую явно многократно заглядывали. Во мне пробудился интерес, когда я увидела, что это «Исчезающий Корнуолл» Дафны дю Морье. На коробке спичек была надпись «Отель „Касл“, Порткеррис». Я почувствовала себя детективом, который знал о сидящем рядом человеке довольно много.
Он вытащил сигару и прикурил. Его руки были красивы: длинные и узкие, с ногтями, слегка расширявшимися к кончикам пальцев. На одном запястье виднелись дешевые и непримечательные часы, на другом — золотая цепочка, выглядевшая очень старой и массивной.
Когда он положил сигары и спички обратно в карман, я спросила:
— Вы остановились в отеле «Касл»?
Он удивленно посмотрел на меня и улыбнулся.
— Как вы узнали?
— Дедукция. Спички. Острое зрение.
— Ах да. Как я не догадался! Я ночевал там сегодня, если это можно назвать словом «остановился». Я вчера приехал из Лондона.
— И я тоже. На поезде.
— Я был бы рад приехать на поезде, но прибыл на попутной машине. Ненавижу вождение. Ненавижу машины. Я бы с куда большим удовольствием сидел и глядел в окно или читал книгу. Это гораздо цивилизованнее.
Он уселся поудобнее, оперевшись на локоть.
— У вас отпуск? Вы тут гостите или живете?
— Приехала погостить.
— В деревню?
— Да. Собственно, прямо сюда.
— Что значит «прямо сюда»?
— Вот в этот дом, там наверху.
— Холли-коттедж, — он рассмеялся. — Вы гостите у Фебы?
— А вы знакомы с Фебой?
— Конечно, я знаком с Фебой. Именно поэтому я тут. Приехал повидаться с ней.
— Ну, сейчас вы ее не застанете: она отправилась в местную больницу.
На его лице отразился испуг.
— Не волнуйтесь, с ней все в порядке, это не приступ или что-нибудь в таком роде, она просто сломала руку. Ее закатали в гипс, и сегодня она должна показаться доктору.
— А, ну слава богу. Значит, с ней все в порядке?
— Конечно, она вернется к обеду.
— А вы кто? Сиделка или одна из ее вечных учениц?
— Нет, я вечная племянница.
— О, стало быть вы — Пруденс?
— Да, — нахмурилась я. — А вы кто?
— Дэниел Кассенс.
— Но вы же в Мексике, — сказала я глупо.
— В Мексике? Никогда в жизни не был в Мексике.
— Феба сказала, что вы, вероятно, в Мексике или в каком-нибудь другом безумном месте.
— Очень мило с ее стороны. На самом деле я был на Виргинских островах, на корабле с друзьями из Америки, но кто-то сообщил о приближении урагана, и я решил, что пришло время сматывать удочки. Но стоило мне вернуться в Нью-Йорк, как меня тут же бомбардировал телеграммами Петер Частал, настаивавший на том, чтобы я приехал в Лондон на открытие выставки, которую он мне устроил.
— Я знаю о ней. Я работаю у Марка Бернштейна, и мы ближайшие соседи галереи Петера Частала. И я читала отзыв о вашей выставке. Думаю, вас настиг успех. Феба тоже читала этот отзыв и была очень рада.
— С нее станется.
— Так вы были на открытии?
— Да, был. В конце концов я все же решился на это. Сдался в последний момент и взял билет на самолет.
— А почему вы противились? Большинство людей ни за что не упустили бы такую возможность. Все это шампанское, лестные слова…
— Ненавижу свои персональные выставки. Это самая отвратительная форма демонстрации, все равно что выставлять на обозрение детей. Все эти глаза, которые разглядывают. Я от этого чувствую себя совершенно больным.
Я понимала его.
— Но вы все-таки пошли туда?
— Да, ненадолго. Но я замаскировался темными очками и шляпой, в которой меня было трудно узнать. Вид был, как у ненормального шпиона. Я пробыл там всего полчаса и, когда Петер отвлекся, потихоньку сбежал, отправился в паб и стал раздумывать, что делать дальше. А потом разговорился с этим человеком, угостил его пивом, и он сказал, что едет в Корнуолл, так что я набился ему в попутчики и приехал сюда вчера вечером.
— Почему же вы приехали и не остановились у Фебы?
Я задала этот вопрос, не подумав, и немедленно пожалела об этом. Он посмотрел в сторону, вырвал рукой пучок травы и позволил ветру сдуть его с ладони.
— Не знаю, — ответил он наконец. — Тому много причин. Некоторые из них возвышенные, а некоторые — нет.
— Вы же знаете, что она была бы вам очень рада.
— Да, знаю. Но прошло столько времени. Я не был здесь одиннадцать лет. И Чипс тогда был еще жив.
— Вы ведь работали с ним?
— Да, целый год. Когда он скончался, я был в Америке. В долине Сонома в Северной Калифорнии. Гостил у знакомых, у которых там виноградник. Письмо Фебы искало меня очень долго, и помню, я тогда подумал, что если никто не скажет вам о смерти любимых людей, они будут жить вечно. И еще я подумал, что никогда больше не смогу вернуться в Корнуолл. Но смерть — это часть жизни. Я это понял со временем. В ту пору я еще этого не знал.
Я вспомнила карусель, которую Чипс сделал для меня из старого граммофона, вспомнила, как они смеялись вместе с Фебой; аромат его трубки.
— Я тоже любила его.
— Его все любили. Он был таким великодушным человеком. Я изучал у него скульптуру, но благодаря ему я очень многое узнал о жизни, а когда вам двадцать лет, это гораздо важнее. Я никогда не видел своего отца и из-за этого чувствовал себя не таким, как все. Чипс заполнил для меня этот провал. Благодаря ему я ощутил себя полноценной личностью.
Я понимала, что он имеет в виду, потому что тем же самым я была обязана Фебе.
— Вчера, когда я приехал из Лондона, у меня еще были сомнения в том, что я правильно делаю. Не всегда стоит возвращаться в то место, где ты был юн и полон мечтаний. И амбиций.
— Но не в том случае, когда твои мечты и амбиции реализовались. А с вами вышло именно так, и выставка у Частала это подтверждает. Там не могло остаться ни одной непроданной картины…
— Возможно, мне нужна неуверенность в себе.
— Нельзя же иметь все сразу.
Мы замолчали. Был уже полдень и солнце пригревало. Я слышала мягкий шум бриза, плеск воды, накатывающейся на дамбу. С противоположной стороны полноводного залива доносился гул машин, проносившихся по отдаленному шоссе. Стайка чаек дралась над куском дохлой рыбы.
— Вы знаете, — произнес он, — когда-то, за сотни лет до нашей эры, в эпоху бронзы, этот залив был рекой. Сюда приплывали торговцы из Восточного Средиземноморья, их путь лежал вокруг мысов Лизард и Лендз-энд, и они были до отказа нагружены сокровищами Леванта.
— Я тоже читала «Исчезающий Корнуолл», — улыбнулась я.
— Волшебная книга.
Он открыл ее, и она раскрылась на много раз читанной странице. Он прочел вслух:
«Буйное воображение сегодняшнего наблюдателя, бредущего мимо песчаных дюн и островков травы и глядящего в ту сторону, где отмели спускаются к морю, может штрих за штрихом нарисовать картину того, как ярко расписанные корабли с высокими носами, плоскими днищами и парусами на траверзе входят в реку вместе с водами прилива».
Он закрыл книгу.
— Мне хотелось бы уметь так ощущать, но я не умею. Я способен видеть лишь то, что есть здесь и сейчас, и запечатлевать то, как я это вижу.
— Вы всюду возите с собой эту книгу?
— Нет. Я наткнулся на нее в магазине в Нью-Йорке, и, когда прочел ее в первый раз, понял, что однажды, когда-нибудь обязательно вернусь в Корнуолл. Он никогда не покидает тебя. Он словно магнит. И ты должен вернуться.
— Но почему из всех возможных мест вы выбрали отель «Касл»?
Дэниел поглядел на меня с веселым удивлением.
— Почему? Вы считаете, я туда не вписываюсь?
Я представила себе богатых американцев, игроков в гольф, дам, играющих в бридж, аристократический оркестр во время вечернего чая.
— Не вполне.
Он рассмеялся.
— Понимаю. Явно нелепый выбор, но это был единственный отель, который я смог вспомнить, да к тому же я устал. Устал от смены часовых поясов, от Лондона, от всего. Мне хотелось улечься в огромную кровать и проспать неделю. Но, проснувшись сегодня утром, я ощутил, что усталости больше нет. Я подумал о Чипсе и понял, что все, чего мне хочется, — поехать и вновь увидеть Фебу. Поэтому я отправился на станцию и сел в поезд. А потом сошел с него и встретил вас.