Хорошо, за исключением того, что у них не было детей. Хэппи с самого начала заявила, что хочет большую семью. Йен часто представлял, на что это было бы похоже, особенно если бы у него появился мальчик, сын. Но поскольку Хэппи было уже тридцать пять, а этого так и не произошло, он не позволял себе скорбеть, как это делала она — молча, в глубине души.
Йен был категорически против усыновления. Зачем рисковать, когда наследственность ребенка неизвестна? С родными детьми сколько бывает хлопот и тревог, а тут чужой.
Сегодня ему не хотелось встречаться с Хэппи. Так было не всегда, только иногда после встреч с Роксанной. Сегодня он был бы рад, если бы жена уже спала. Но окна спальни были темными, первый же этаж залит светом. Йен поставил машину в гараж и вошел в дом.
— Это ты, дорогой? — позвала Хэппи и вышла из гостиной с книгой в руках. — Твоя встреча что-то затянулась. Я уже стала волноваться.
— Один из парней очень любит слушать звук собственного голоса. Битый час распространялся о том, что можно было сказать за десять минут. — Он поцеловал ее. — Какой прекрасный запах. Новые духи?
Она засмеялась.
— Они у меня уже по меньшей мере два года. Ты голоден? Уверена, ужин ты пропустил.
— Нет, я ел. — Паштет и шампанское.
— Ладно, тогда попробуй мой десерт. Мне надоело читать, и я испекла шоколадный торт с орехами. Давай попробуем, пока он еще теплый.
Йен был сладкоежкой и, находясь в отличной форме, мог себе это позволить.
— Очень заманчиво. А мороженое с ним можно?
— Конечно. Какой сорт?
— Кофейное. Помочь тебе?
— Не надо, ты садись. У тебя был тяжелый день. Я принесу все сюда.
Он сел. Снова это странное внутреннее стеснение. Нельзя было назвать его чувством вины, потому что за многие годы Йен выработал формулу: пока ты никому не причиняешь вреда, ты не можешь быть виноватым. А вреда своей жене он не причиняет. То, что он сейчас испытывает, понял Йен, было смущением. Он был смущен, сидя в своей собственной гостиной, облокотясь на расшитые Хэппи подушки, глядя на фотографию в серебряной рамке — он и его юная жена: сама невинность в белом атласе и с белыми орхидеями.
Но он никогда не причинял ей вреда, повторил он про себя. И ее имя по-прежнему шло ей — Хэппи, счастливая.
Она поставила на столик поднос.
— Сегодня твой торт немножко другой, — заметил он. — Мне очень нравится.
— Я поэкспериментировала, добавила немного кофе.
— Хорошо придумала.
Йен посмотрел на жену. Ее розовое шелковое домашнее платье было смято. На невысокой груди лежала единственная нитка жемчуга. Волосы свободно падали на плечи, естественно, как у ребенка. Она была цельной.
— На что ты смотришь?
— На тебя. Ты красивая женщина, Элизабет Грей.
«От ее внешности не захватывает дух, но я никогда не устану смотреть на нее», — подумал Йен.
— Я рада, — улыбнулась она.
— Как прошел день в садике?
— Приезжали ревизоры. Мы ведем дело с отличной прибылью, и нам придется прекратить запись на следующий год. Нет мест.
Он услышал в ее голосе нотки гордости за удачную работу. Ей было чем гордиться. Домашняя, мягкая женщина, она обучилась профессии, открыла дело и исключительно самостоятельно добилась успеха.
— Я горжусь тобой, — сказал Йен. — Очень горжусь.
Но была еще и Роксанна, наслаждение, без которого он никак не мог прожить. Зачем это ощущение внутреннего конфликта, когда в обществе этих двух разных женщин он просто испытывает разное удовольствие? И они не связаны между собой. Никак не связаны.
Позже на этой же неделе Йену в контору позвонил отец:
— Заскочи ко мне по пути домой. Мне нужно с тобой поговорить. Это займет всего несколько минут.
Когда Оливер говорил такими рублеными фразами, это означало не просьбу, а приказ. Он заканчивал свой одинокий ужин, когда к нему вошел Йен.
— Садись. Кофе?
— Нет, спасибо. Я еще не ужинал.
— Ах да, конечно.
Они какое-то время молчали.
— Я услышал о тебе кое-что, и мне неприятно об этом говорить, — сказал Оливер.
— Обо мне? Не понимаю.
— Не понимаешь? И ты не совершил ничего, чего можно было бы стыдиться?
Йен почувствовал, как заливается краской шея, и сказал:
— Ну, разумеется, иногда многие совершают неблаговидные поступки. Но я по-прежнему не понимаю, о чем ты говоришь.
Оливер налил себе сливок, размешал и, подняв чашку, посмотрел поверх нее на сына.
— Пусть это послужит тебе уроком, — сказал старик. — Ты можешь встретить знакомых там, где меньше всего этого ожидаешь. Некоторое время назад тебя видели в Нью-Йорке, ты танцевал в отеле «Уолдорф-Астория» с молодой женщиной. Разумеется, я не собираюсь называть имя человека, сообщившего мне это. И не утверждаю, что своими словами он хотел нанести тебе какой-то урон. Все это могло быть совершенно невинно. С другой стороны, он, возможно, намеревался в завуалированной форме предостеречь и тебя, и меня. По-видимому, у тебя с ней, скажем так, интимные отношения?