— Да вы нездоровы! Наверное, это неспроста. Вы пугаете меня до смерти!
— Нет-нет, забудьте. Я не хочу явиться к вам в дом и причинить неприятности.
Какое странное поведение, подумала Салли, желая, чтобы рядом был Дэн, способный справиться со своей сестрой. Она взяла Аманду за руку и мягко сказала:
— Если я смогу вам помочь, это вовсе не будет неприятностью. Но если вы, напугав меня, оставите потом в неизвестности, это и будут неприятности. Умоляю, я должна знать.
Блестящие глаза, глаза Дэна остановились на Салли.
— Я никогда, никогда в своей жизни никому об этом не рассказывала. И сомневаюсь, стоит ли рассказывать вам…
— Как угодно. Но лучше сделать это, если есть возможность, пока это знание не разорвало вас изнутри.
— Вы очень добрая, Салли.
— Спасибо. Я стараюсь.
Две большие слезы покатились по щекам Аманды.
— Я много раз думала, что должна рассказать, но когда момент наступал, я не могла.
— А сейчас можете?
Разумеется, Салли было любопытно: любому на ее месте было бы любопытно. Однако, с другой стороны, она не хотела слушать дальше. Ее слишком одолевали собственные тревоги.
Аманда глубоко вздохнула:
— Да, могу. — И добавила с кривой усмешкой: — Вам лучше сесть поудобнее, потому что это долгая история… — Я увидела эту карусель, — начала она. — Ее подарили мне, когда мне было двенадцать лет, это была взятка, плата за молчание, хотя я в ней не нуждалась. Я бы все равно ничего не сказала. И действительно молчала до сих пор.
Во время похорон родителей многие подходили ко мне и говорили, желая утешить, что я попаду в самый лучший дом, о котором только может мечтать девочка, — в «Боярышник», в хорошую семью.
Никто не понимал, почему я столько плакала весь тот год, что жила там, почему была такой непослушной, полной злобы. Но я боялась, очень боялась. Я часто сидела одна в своей комнате, иногда под деревом с книгой, но читать не могла, потому что все слова сливались…
Слова Аманды тоже сливались сейчас в медленный, монотонный поток. Завороженная зрелищем чужой боли, Салли сидела, не сводя с нее глаз.
— Люди пытались найти разумное объяснение моему поведению: страшная смерть родителей, а мне всего лишь двенадцать лет, самое начало чувствительного подросткового возраста. Тетя Люсиль была со мной необыкновенно нежна. Каждый день она целыми часами развлекала меня прогулками, уроками, маленькими путешествиями, платьями и новыми книгами. Она не знала про вечера… про вечера, когда она играла внизу на пианино или уезжала в свой клуб на еженедельную встречу…
— Заканчивай, заканчивай, — чуть слышно проговорила Салли. — Ради Бога, говори побыстрее, что должна сказать.
Но голос Аманды звучал все так же заторможенно:
— Я лежала в кровати. В первый раз он пришел и просто посидел на краю кровати, поговорил со мной. Он взял меня за руку, и я была благодарна за тепло прикосновения. «Ты одинока, — сказал он. — Я приду еще». И он пришел снова. В следующий раз он зажал мне ладонью рот, чтобы я не закричала… В двенадцать лет девочка думает, что знает все про жизнь и секс, не так ли? Но она ничего не знает. И ничего не написано про то, что это такое, когда… когда это случается.
Я помню все до мельчайших подробностей, но в особенности как лежала в темноте и прислушивалась к шагам в коридоре, они приближались, потом ручка двери поворачивалась, замка не было.
Как-то вечером он принес мне серебряную карусель. Я восторгалась ею, играла с ней, поэтому он отдал ее мне. Да, это была взятка. Были и угрозы: «Если ты расскажешь, Аманда, тебе никто не поверит. А Бог все равно накажет тебя за то, что ты сделала». Вот как это было.
Горло Салли сдавило от невыносимого гнева. Если Клайв сделал это с Амандой, почему не мог сделать с Тиной?
— Клайв, — проговорила она, — Клайв!..
Аманда подняла голову.
— Что? Клайв? Ах, бедный Клайв! Конечно, нет. Ты разве не поняла, что я говорила про Оливера?
На мгновение в голове у Салли помутилось, и она непонимающим взглядом уставилась на Аманду.
— Он был прав, — с горечью сказала та. — Он сказал, что мне никто не поверит, и я вижу, что ты не веришь. Ты думаешь, что у меня бред или «возвращение воспоминаний», вызванное каким-нибудь некомпетентным или нечестным психоаналитиком. Но это не так. Я жила с этим всю свою жизнь и клянусь тебе, что это правда.
— Но Оливер… Оливер Грей?
— Да, это похоже на то, когда ребенку в первый раз говорят, что человек в костюме Санта-Клауса совсем не Санта-Клаус.
Аманда встала и беспокойно заходила по комнате, выглядывая в окно, прикасаясь к книгам, беря их, ставя на место. Потом сказала: