Хьюбер признал такую возможность.
— Но маловероятно, — добавил он.
— Пусть даже так, но я попросил вас прийти сюда для того, чтобы все прояснить. Я тот человек, который застрелил Оливера Грея. Я, и только я.
Все дружно ахнули. Хэппи резко вскрикнула, Йен встал и снова сел, Дэн хотел что-то сказать, но детектив Хьюбер движением руки велел ему молчать.
— Да, — снова заговорил Клайв, — я был не в себе, в гневе, в истерике, назовите это как хотите. Я собирался убить своего брата. Случилось так… нет, это не важно. — Он помолчал и продолжил настолько тихо, что всем пришлось напрячь слух: — Я взял револьвер. Не могу точно сказать, о чем я думал и думал ли вообще. Помню только, что стал подниматься по тропе, ведущей на холм с обратной стороны. Я снял ботинки, чтобы не оставить в доме следов, и вошел в заднюю дверь. Я знал, что отец ложится спать рано и что Йен в тот вечер был в том доме. Разумеется, он опоздал, его там не было, но это выяснилось позже. В холле было очень темно, и я принял своего отца за брата. Да. Своего отца. Я был не в себе, вы понимаете? — Клайв обвел взглядом пораженных слушателей. — Оружие — револьвер тридцать восьмого калибра. Он сейчас здесь. Роксанна, проведи офицеров наверх. В моем гардеробе лежит зеленая книга, «Основы математики». Она внутри полая. Оружие там.
За исключением мистера Джардинера, который торопливо делал заметки в своем блокноте, все присутствующие словно оцепенели. Никто не нарушил сгустившуюся тишину, пока те трое ходили наверх. Когда они вернулись, весь полукруг выпрямился, чтобы заглянуть в полую книгу с лежащим внутри револьвером.
— Значит, вы собирались убить вашего брата, — заговорил Мюррей. — Почему?
Как ответить? Потому что на протяжении всей жизни он получал все, что хотел. Все.
— Почему? — повторил полицейский.
— Я бы предпочел не говорить об этом, за исключением того, что Йен не совершил никакого преступления. В этом смысле он ни в чем не виноват.
Достаточно. Ни к чему им знать больше.
— Было бы желательно, чтобы вы ответили, — тихо сказал мистер Джардинер.
— Я могу, но предпочитаю этого не делать. У вас есть оружие и добровольное признание.
Но детективов было не так-то легко сбить с толку.
— Вашей защите помогло бы, если б вы назвали какую-то причину вашей ненависти.
— Мне не нужна защита. Я умру прежде, чем вы успеете созвать большое жюри. — Тут Клайв понял, о чем они думают. — Это не будет самоубийством, — сказал он.
Комната, весь дом, утро за окном — ничто не могло вместить бурю чувств, охватившую его. Переводя взгляд с одного застывшего лица на другое, с Йена на Роксанну, он сказал:
— Если в этой комнате есть человек, который знает причину, остальным знать не обязательно. — Его взгляд вернулся к Йену. — Теперь я рад, что не причинил тебе вреда, Йен. У тебя впереди долгая жизнь. Ну вот, я это сказал и могу уйти в мире, более или менее.
— Вы собирались снова использовать оружие? Предполагаемый убийца чаще всего стремится избавиться от него.
Клайв улыбнулся слову «предполагаемый».
— Я бы так и сделал, если бы смог, но я был не в состоянии уехать на машине и остаться в одиночестве. Так что вы можете сравнить оружие с раной и спокойно закрыть дело.
На мгновение слово «рана» эхом отдалось в его ушах, в сердце: красный, рваный, влажный, зияющий ужас. И внезапно Клайв воскликнул, словно рядом никого не было или ему было все равно, что кто-то услышит:
— Мой добрый отец! Единственный человек, который меня любит… действительно любил меня с тех пор, как умерла моя мать. Он, который не обидел ни одной живой души и всю свою жизнь творил добро. Боже мой, боже мой! — Он заплакал, взад-вперед покачиваясь в кресле.
Потом вдруг встал, когда вернулась режущая боль, нарастая, как никогда раньше, пронзая и разрывая, пытаясь сломать его. Он вздрогнул, сделал шаг, как будто хотел убежать от мук, споткнулся и упал.
Когда «скорая помощь» забрала Клайва, Роксанна поехала с ним.
— Есть одно место. Может поехать его жена, — сказала медсестра.
— Его врач говорит, что сломалась кость, — сообщил Йен, повесив трубку. — Просто сломалась. Он не удивился.
Мистер Джардинер, прилагая все усилия, чтобы хранить подобающую юристу невозмутимость, был поражен не меньше остальных. Однако решил высказаться:
— Без сомнения, его разум также дал трещину, несчастный человек.
«Говорит как юрист, готовящий защиту», — подумал Йен и быстро согласился: