Антону стало не по себе. Было в этом пареньке, несмотря на его разговорчивость и явное стремление если не помочь, то объяснить хоть что-то, нечто мрачное. Вот и сейчас, в наступившей темноте, показалось, что хрупкое тело Принца соткано из теней и мглы.
– И что будет… если умереть?
– Тебя привезут заново от станции. Харин и привезёт. Он с каждым разом становится всё злее, даже побить может, но до интерната дотащит. А здесь каждый проводит свой, отмеренный ему срок, чтобы потом уйти через Вторые Ворота. Этого никто не видит, как уходят, но все знают. Вон Олежек сегодня отправился, это ж точно.
– Да хоть бы они все куда-нибудь делись! – с чувством сказал Мякиш. – Твари. Никакой справедливости же, так на людей кидаться.
– С чего ты решил, что в мире вообще есть справедливость? – заметно удивился Алексей. – Правит сила. Злость. Бараны сбиваются в стадо и спешат затоптать других баранов. Вся история именно об этом и говорит.
– Я бы хотел, чтобы всё было не так. Чтобы правильно!
– Наивный… Ну, стань сильным и установи свои правила. Пока не уйдёшь в Ворота, будет здесь рай земной. Фратерните, эгалите и, сам понимаешь, либерте. А потом снова появится какой-нибудь… Судак.
Прозвище главаря отряда Принц словно выплюнул, так склизко оно прозвучало.
– Или просто будь сильным сам для себя. Отбейся. Докажи, что волен жить по-своему. Не бараном и не волком, а, скажем, ёжиком. Они тоже хищники, хоть и мелкие.
Далеко впереди, за массивной стеной с воротами, начало разгораться еле заметное зарево, небо подсветилось жёлтым и белым, как бывает, когда подъезжаешь ночью к большому городу из куда менее населённых мест.
– Здорово! – непонятно чему обрадовался Алексей. – Значит уже скоро, скоро!
Он едва не свалился вниз, подпрыгнув на месте от восторга.
– Скоро – что?
– Ты увидишь. Сколько я здесь, ничего прекраснее не видел!
– Для этого хотя бы розовые очки не нужны?
Принц рассмеялся тихим бархатным смехом, словно приглашая присоединиться:
– Нет, для этого не нужны. Очки… Они на самом деле очень забавная штука, в них каждый видит и слышит совсем-совсем разное. И рисует на деньгах потом – тоже. При этом в целом выходит похоже, потому что на самом деле всего этого вообще нет. Такой вот прикладной буддизм, Мякиш. Но ты себе голову не забивай, всё это часть некоего общего, которое нам понять вообще не дано, хоть тысячу лет здесь проживи. Важны не очки, важно кто именно их надел и зачем. А здесь, на крыше, мы и без них обойдёмся замечательно.
– Вот и славно, а то надо было бы их стащить в классе.
Алексей снова рассмеялся, но прозвучало это почему-то грустно.
– Поверь, не в них дело. И не в Филате с его театром в честь коронарха. Всё дело в тебе самом. Ты когда сюда попал, у тебя вещи какие-нибудь остались?
– Ага. Билет старый на парковые аттракционы.
– Ух ты, круто! Покажешь? У меня вот ничегошеньки, а так я знаю, что случается иногда: у кого фотография, у кого цепочка с крестиком. Один парень у себя в кармане обручальное кольцо нашёл, только не помнил, чьё это. У него с пальцев сваливалось.
Мякиш достал билет, расправил его и протянул Принцу. Тот внимательно рассмотрел, прочитал всё, беззвучно, но шевеля губами, будто с трудом вспоминая буквы, и вернул обратно.
Антон спрятал бумажку и помолчал. Следующий вопрос ему самому показался немного неуместным, но просили же спрашивать… А, была не была!
– А почему ты себя назвал застрявшим? Кто это такие?
Принц повернул голову и уставился на Мякиша, не мигая. Потом всё-таки ответил.
– Я не могу уйти из интерната. Такое бывает очень-очень редко, в других отрядах ни одного застрявшего нет, я узнавал. А вот мне не повезло… Я и ждал, и действовал, и даже командовал пару раз отрядом, думая, что как-то смогу сдвинуть всё это с места. И убивал, и предавал, и награждал, а никак. И умирал уже столько раз, что сосчитать не могу. Но моё место всё равно остаётся здесь, в Ворота мне ходу нет. Впереди вечность, поэтому… Смотри, смотри!
Он закричал в голос от радости, не стесняясь и не боясь ничего.
За жёлто-белым маревом, похожим на огни большого города, гораздо дальше его, на самом пределе зрения снизу вверх ударил толстый столб света, настолько нежного лазоревого оттенка, что у Мякиша перехватило дыхание. Яркая, какая-то нездешняя светящаяся колонна пронзила небеса, но не ушла полностью, не растворилась в ночи космоса, а наткнулась на невидимое отсюда препятствие, расплескалась в немыслимой высоте пятном и так и застыла, переливаясь лазурью.