Полыноград из тех краев, где сейчас Касатка. Кит оделся, вышел из квартиры, заперев за собой дверь, и на лифте поднялся на последний этаж. Поднимаясь, думал, что, скорей всего, ничего с его затеей не выйдет, что на крышу ему выбраться не удастся, ключей-то от чердака у него нет и маловероятно, что доступ на крышу открыт всем желающим.
Но ему повезло - в замке чердачной двери торчал ключ. Кит зачем-то прицепил его к связке домашних ключей. Авось, пригодится.
Снег валил крупными хлопьями, но к удивлению Никиты на плоской крыше многоэтажки его накопилось не очень много - ноги проваливались в мягкий белый ковер только по щиколотку. Наверное, накануне работники ЖЭУ поработали на славу. Ну да, конечно! Латышев вспомнил, что вчера вечером, когда он выходил из подъезда, отправляясь к
Лещевым, рабочие в синих телогрейках сматывали веревки, которыми по периметру был огорожен дом, а какой-то толстый мужик, наверное, ответственный работник ЖЭУ, их подгонял, мотивируя спешку тем, что
Новый год на носу, а у него еще и елка дома не установлена.
Кит дошел до парапета восточного края крыши и остановился, постоял некоторое время и вдруг им овладели какая-то идиотская удаль и бесшабашность. Очистив место на парапете голыми руками, Кит вскочил на него. Парапет был скользким, обледеневшим. Ветер упруго уперся в грудь. Кит стоял, балансировал на краю пропасти и смотрел на восток. На горизонте чернота рассеивалась и медленно, едва заметно превращалась в свет. Пока робкий, пока едва заметный свет.
Солнышко… Это солнышко встает!
"Ты мое солнышко, Касатка", - подумал Кит и вдруг, неожиданно для самого себя, закричал во все горло: - Ты мое солнышко, Касатка! Я люблю тебя! Слышишь? Я тебя люблю!
- Эй! - услышал он тихий окрик.
Наверное, кричали-то ему громко, но он стоял высоко, а кричали снизу. Было еще рано, улицы и дворы города были пусты - ни машин, ни людей. Кто крикнул ему "эй"? Дворник? Случайный прохожий? Кит посмотрел вниз, но естественно никого не разглядел, было еще слишком темно, а уж на дне бетонного колодца царил полный мрак. Солнышко было еще слишком низко. Только на востоке, далеко-далеко, на горизонте, нечетко очерчивая ломаную линию крыш, оно высвечивало лучиками-разведчиками свой дальнейший маршрут.
- Эй! - крикнули снова. - Ты что, с ума сошел? А ну живо слазь!
Сейчас милицию вызову. Нажрутся…
Кит спрыгнул с парапета на крышу. Сердце колотилось, как бешенное.
- Ну что, получил порцию адреналина, придурок? - спросил он у себя вслух. - Вспомнил молодость? Вот придурок же! Вот идиот! Ты старый, выживший из ума маразматик, Кит! Ты просто кретин. - Он шел по крыше к чердачной надстройке, спускался в лифте на свой этаж и ругал себя всякими разными нехорошими словами. Ругать-то ругал, но чувствовал, что улыбка растягивает его губы, что на самом деле он нисколько не осуждает себя за эту мальчишескую выходку.
"А все-таки это было здорово! - восхищенно вспоминал Кит свои ощущения. - Стоять на краю и чувствовать себя молодым. Здорово!"
Он подошел к компьютеру с уверенностью, что письмо от Касатки, которого он так ждал, пришло. И оно действительно пришло.
"Я хочу быть распятой на кресте твоих рук"
Кит прочитал эти немного странные слова и понял, что Касатка приняла его любовь. Он понял, что эти слова - ее признание. Откуда они? Из песни? Из какого-то неизвестного ему стихотворения? Или из романа о любви? Кто их написал? Какой-то классик? Или Касатка придумала их сама? Неважно. Все неважно. Она написала это! Она не отвергает его любовь, она хочет быть распятой на кресте его рук! Его рук! Немного угомонившееся сердце Кита забилось с новой силой. Он любит! Он любим! Это здорово! Это еще лучше, чем стоять на краю и бросать вызов смерти!
Кит хотел взяться за письмо своей Касатке, но она его опередила.
"Ты удивлен, Кит? Я глупая, да? Да, я глупая. Сама не знаю, почему я написала эту строчку. Более того, я перефразировала
Роберта Рождественского. У него в "Монологе женщины" по-другому.
Все обычно в моей мечте, я желаю - совсем не вдруг -
Быть распятою на кресте осторожных и сильных рук!
Это плагиат? Конечно, плагиат. Я украла у поэта придуманные им красивые слова. А мне все равно! Я хотела написать тебе эти слова.
Всю дорогу от Океана я твердила их. Я ехала, и все время повторяла и повторяла эти слова. Почему-то они поселились во мне. Я ехала от Океана… Ах, да, ты же не знаешь, я не писала тебе о своих встречах с Океаном. Я каждое утро приезжаю к нему и разговариваю. Океан - единственное существо, которому я могу рассказать все. Понимаешь, Кит, абсолютно все. Как священнику на исповеди. Но я не верю в бога, и не хожу в церковь. Я иду к Океану и исповедуюсь ему. Он живой, Кит. Он все понимает.
Ты думаешь, я сумасшедшая?"
"Нет, любимая! Ни какая ты не сумасшедшая. Ты просто не такая, как все. Ты другая. Ты умеешь видеть то, что не видят другие и проходят мимо прекрасного. Ты умеешь радоваться снегу и дождю и не прячешь лица от снежинок и дождевых капель. Ты любишь ходить босиком по лужам, не боясь испачкать ноги и простудиться. Ты настолько другая, Касатка, что я схожу с ума от любви к тебе. Теперь я понял, я не смог ни с кем связать свою жизнь, потому что не нашел такую, как ты. А их и нет таких. Ты одна на всем белом свете. Ты единственная.