— Мм, — раздалось сверху. Чувствовалось, что она старается не заржать.
Вскоре меня позвали наверх.
Кстати, плед достался Насте, а мне — только сено… А вот интересно, если сшить чехлы — получатся ли у нас матрасы? Завтра обсудим, — подумал я почти засыпая.
Но — не удалось. В полной темноте прозвучало:
— Касатоныч, ты спишь? — Позвала Настя. — Касатоооныыыч?
— М? — Откликнулся я и кажется вздрогнул.
— А откуда у тебя прозвище?
— Чего⁈ — Я был раздосадован и отвечал не особо церемонясь. Короче, «вежливость» в тот момент — это не про меня.
— Откуда прозвище?
— Насть, вот именно сейчас тебе необходимо знать происхождение моего псевдонима⁈
— Ну ладно — не злись. Интересно же!
— Вот те! Кть-Буть-Мыть-вТуть!! — С ЧУВСТВОМ ворчал я, гремя костями.
— Чего⁈
— Ничего. — Ответил я, шумно выдохнув и успокаиваясь. — Повернулся на другой бок. — И нивелируя неловкость от своего недавнего гнева. (Однако — мне это нравится! Меня разозлили, а мне же стыдно за то что испытываю гнев… Водится за мной такая черта характера. Ну да ладно…) Продолжил, — Это когда у бабушки в деревне собиралась орава внуков — мне место ночёвки доставалось на полу.
— И чего? — В голосе Насти послышалась нотки заинтересованности.
— Ну тык ть. Дом старый, все половицы скрипят. Нет тихо пройти-то можно — ежели умеючи, и знаючи, где какая скрипит.
— И ты, конечно, все скипы знал.
— Зря иронизируешь, между прочим! Я в каждом доме где живу — знаю все звуки. Если появляется незнакомый звук — иду и проверяю, что именно шумело. Ну это ладно — к слову. Я о ночёвке в деревенском доме.
— Мы вообще-то о твоём прозвище.
— Погоди, дойдём и до него. Так вот. Когда я первый раз попал в большую компашку для ночёвки у бабушки, и мне объявили: будешь спать на полу — сходу подумалось: «Пол в комнате это пусть толстые, но только доски. Под ними пустота, в смысле — небольшой, но подпол. Сейчас пока ходим каждый шаг отдаёт шумом. Представляю как буду громыхать когда стану ворочаться ночью». Посему, когда легли снял с себя всю ответственность.
— Это как?
— Очень просто — сказал — На полу спать? Ладно, согласен. Только ребят заранее прошу прощения когда буду ворочаться, не взыщите — буду греметь костями.
— Ну ты и жук…
— Ага. Кто-то на это улыбнулся, кто-то промолчал, но все согласились. Но совесть моя с того момента успокоилась.
Ага! Ночь прошла тихо, без эксцессов.
День Третий. «Я встретил вас, и… все? И все! И +Былое.»
За завтраком Настя не удержалась и, всё же, спросила:
— Нет, ну а правда — почему Касатоныч? Я помню ночной разговор, всё очень интересно и так далее. Но ПОЧЕМУ⁈ ЗАЧЕМ тебе псевдоним?
— Потому что мы здесь, потому что мы можем быть другими, какими хотим быть, а не теми, которыми нас сделала тамошняя жизнь. Не каждому даётся второй шанс. А нам его — дали! Хотя это тоже ложь. Шансы-то есть и там — в той жизни, где мы были, и откуда нас с тобой выдернули. Просто нужно было оторвать зад от дивана и сделать усилие. В данном случае «диван» это метафора, у каждого «диван» свой.
— Значит и я могла бы сменить имя?.. — Настя не столько спросила, а, скорее, задумчиво констатировала.
— Можешь, но зачем? Оно тебе идёт! — и продекламировал:
'Но живёт без всякой славы,
Средь зелёныя лугавы,
Та, что всё ж её милей'.
Ведь наверняка есть та, кто сейчас смотрится в «зеркальце», а?
— Умеешь ты разговорить!
— А ты не отвечай — вслух. Ответь на те вопросы самой себе. Стоит ли держать в себе обиду на то что было там? Они все там, а мы — здесь. Живы и здоровы. Нет, я не предлагаю настолько уж кардинально — «До основания, а затем…». Ни в коем случае! Если «до основания», то зачем, ведь после ничего, кроме пепелища, не будет!
Знаешь, однажды в программе «Время» видел интервью Маргарет Тэтчер, она объясняла что такое «Консерватор». По её мнению это тот, кто всё лучшее из прошлого сохраняет и переносит в будущее. Вот это по мне. Из прошлого в будущее через настоящее, и только хорошее. А иначе порвёт Тузик грелку. Какая ж с неё после того грелка⁈
Разумеется, и я помню обиды, не могу не помнить, но они смазаны, не ярки, больше не болят. Зачем их холить и лелеять, какой от боли прок? Не вижу смысла.
Прости, что повторюсь. Мы — здесь. Они — там. И дай им Господи! Но дальше, мы — порознь! А их обидами себе души жечь? Нет, ребята, перебор, — я повернулся к ней. — Ты шибко по детям в Африке убиваешься?