– Слышь, Буслай, долго нам здесь мёрзнуть? – прошептал один из ушкуйников, шмыгнув покрасневшим носом.
– Утихни. Зырянин зря гонять не станет.
– А ежели он того, недоброе замышляет?
– Тогда мы его вместе с югрой в этом острожке спалим.
Ворота медленно открылись, Арнас въехал в городок и помчался к терему князька.
В избе продолжалось веселье. Купец Савелий спал, уронив голову в тарелку, прочие новгородцы выделывали разудалые коленца под югорские бубны и дудки, Ядрей отбивал дробь по столу, а князёк умильно наблюдал за ним, улыбаясь и кивая. Позади князька вороном торчал сухопарый пам с окладистой бородой. Был он трезв и угрюм, исподлобья взирал на происходящее. Едва Арнас вошёл в избу, пам повернул к нему остроносую голову и прошил колючим взглядом. Зырянин приблизился к воеводе, наклонил к нему лицо.
– Отвёз боярина? – пьяно спросил тот.
– Всё сделать, всё отвезти, – закивал Арнас. – Сделать как нада.
– Вот и ладно. На вот, выпей, – Ядрей сунул под нос ему чашу, полную браги.
Зырянин взял чашу, но пить не стал.
– На улица нада, – сказал он, беря воеводу за рукав. – Говорить нада.
– Куда т-ты меня? – прогудел Ядрей. – А ну отстань, не то по шее надаю.
– На улица, – ныл зырянин. – Важное говорить.
– Ч-чего? Что ещё за речи такие?
Арнас поднял глаза на шамана, невинно улыбнулся ему. Затем опустил голову – так, чтобы пам не видел его губ, и тихо произнёс:
– Измена, боярин.
Ядрей вскинулся, вытаращил на него глаза.
– Чего? Белены объелся?
Арнас облизнул губы, неуверенно раскрыл рот и вдруг, ловким движением выхватив нож у размякшего Ядрея, прыгнул на пама.
Завид Негочевич открыл глаза и уставился в звёздное небо. «Что за дьявол? – подумал он. – Только что в хоромах был, а ныне где?». Он вспомнил югорского певца, ледяную воду и заботливое лицо Арнаса. «Почему небо? – задумался он. – Раз небо, должен быть мороз. Но его нет. Чудно. Может, это душа моя летит в небесах?». Ему показалось, что грязный и мерцающий серп луны закачался, а звёзды запрыгали вокруг него, складываясь в очертания громадного лика, покрывшего собой всё небо. Лик этот не имел волос и щёк, но был лишь намечен прерывистыми линиями ночной зерни, точно кто-то накапал молоко на выкрашенную в чёрное кожу.
– Зачем ты явился в мой дом, Завид? – спросил лик, не разжимая исполинских губ.
– Сам знаешь, зачем, – буркнул боярин, не испытывая страха.
– Разве мой народ навредил тебе?
– А кто емцов наших стребил?
– Они сами виновны в своей судьбе. Требовали слишком многого. Мой народ кроток и незлобив, но умеет постоять за себя.
– Все вы – бесовское семя. А тебя я не боюсь. Так и знай.
– Ты злобишься, и тем проявляешь слабость. Ты некрепок в своей вере, а потому подвержен моим чарам. Но главное, что ты ищешь опасность не там, где она сокрыта.
– А где ж она сокрыта?
– В тебе. В Ядрее. Во всех вас.
– Ладно болтать-то, – огрызнулся боярин.
– Даже сейчас, трясясь от страха, ты не понимаешь, что боишься только самого себя.
Голос помолчал, с каким-то сожалением созерцая человека. Завиду даже показалось, будто лик вздохнул.
– Возвращайся домой, боярин. И остальным скажи, чтоб возвращались. Не будет вам удачи в этом походе.
– Значит, страх и тебя гложет? Боишься Христа-то?
Голос издал какой-то звук, похожий на смешок.
– Как ты думаешь, кто я?
– Известно кто – Нум-Торум, здешний Господь. А вернее будет сказать, бес.
– А может, я и есть Христос, только югорский?
– Не болтай! Христа распяли за грехи наши…
– Что с того? Распяли, а потом воскрес. И вознёсся на небо.
Боярин засопел.
– Ты – властелин местной погани. Мне ты не страшен. Всё равно новгородская секира сильнее ваших кудесников будет. Скоро придут сюда лесорубы и снесут ваши капища и священные рощи. Помяни моё слово…
Голос опять насмешливо кхекнул.
– Помяну, Завид, обязательно помяну. Но и ты его не забывай, когда люди твои отрекаться от своей веры станут.
– Врёшь! Не бывать тому!
– А пошто тогда оберег языческий носишь? Тянешься ты душою к нам, древним владыкам.
– Оберег этот мать дала. Память это…
– На память не молятся, Завид. Память лелеют. Не лукавь со мной. Ведь я и есть твой страх.
– Ты – идолище богомерзкое, вот кто! И я плюю на тебя.
Боярин набрал в рот слюны и харкнул. Плевок подлетел и упал ему на лицо. Звёзды мгновенно исчезли, словно кто-то дунул на свечи, и боярин погрузился во тьму. Ошеломлённо озираясь, он выпростал вверх руку, поводил ею в темноте, затем вытянул её в сторону и упёрся пальцами в тряпичную стену. Всё ясно. Он в чуме. Но откуда взялось звёздное небо?