– Вот тебе! Это за моего отца! И тебе! И тебе! – И делал новые выпады, на смерть разя врагов. – А Ягду через седло – вот так! И в степь!
– Я должен им отомстить! Я же для этого стану самым храбрым на свете! Наши боги учат нас так! А они не глупее тебя!
И добежал до края плато, и увидел: дальше бежать уже некуда. Бездна зияла возле самых Кащеевых ног. И тогда мальчик двинулся в бездну – по отвесной стене. Сначала нога легко находила опору, порою размером не больше ступни… Но вот нога заскользила по отвесному камню и зависла над пустотой. Теперь он лепился к скале, будто случайно проросший росток. Только корней, чтобы лепиться, у мальчика не было.
Щит Симаргла спустился за ним почти в то же мгновение. Мальчик поднял глаза. Юный бог улыбнулся:
«Нам нужно еще о многом поговорить».
Над бездной висеть было страшно. И все-таки мальчик немного помедлил. Вздохнул. А потом прыгнул в щит, словно бы в колыбель. И она закачалась и медленно двинулась вверх.
«Люди просят богов обо всем! – плыл и думал Кащей. – Обо всем, чего только желают! А прощения? Почему они никогда не просят у них прощения?»
Но когда он увидел Симаргла близко-близко перед собой, у него это сделать тоже не получилось.
Родовит в западне
1
Из леса казалось, что это – пожар. Фефила так и подумала: снова змееныш набедокурил. А когда подбежала поближе, поняла: это люди теснят лес под новую пашню – сжигают его, потом станут корни из земли корчевать… Но сначала люди кланялись каждому дереву:
– Дух дерева, уйди! Дух дерева, не мсти! – это Лада так говорила и птиц выпускала из клетки, чтобы души деревьев задобрить.
Птичек этих в силки наловили дети. И теперь стояли и спорили: чья синица? Щука кричала: моя! А Уте казалось, что нет, что синица эта его. И так они громко трещали – громче птиц. Кореню даже шикнуть на них пришлось. Вместе с Ладой поклоны деревьям клал и Корень, потому что его звали так. И людям казалось: значит, его мольбы скорее до деревьев дойдут.
Жар был тоже тут – как без него при пожаре? Ходил и деревья огненным языком поджигал. И Ладу с Коренем торопил: нечего, хватит с духами разговаривать. Если и стоит кому поклоны класть, так это Велесу, несправедливо в темницу земли заточенному, а только и в этой темнице Велес лучший из всех богов! – так говорил змеёныш и себя еще больше словами этими распалял, и еще от этого яростнее деревья палил.
Пугали людей эти слова. Но больше слов их пугало, что слушает их Родовит, на посох свой опирается, хмурится, а молчит.
А Жар уже шел к ним по пепелищу босыми ногами – и ничего ему не делалось от горячих углей! – шел и кричал:
– Грех не грех, если Велес – твой бог!
– Мой бог тот, – выдохнул Родовит и посохом о землю ударил, – чье имя вымолвить разом не хватит сил!
– А с тобой, отец, – это Жар ему бросил при всех, – у нас еще будет вдвоем разговор!
И снова ахнули люди, потому что потупился, промолчал князь-отец. И снова подумали люди: не потому ли, что Жар невредимым оттуда вернулся, откуда живыми не возвращаются?
А Фефила чихнула – это ветер дым до нее от пожара донес, – и прочь, на княжеский двор побежала.
Который уж день Ягда в постели лежала: то забудется, то глаза ненадолго откроет… С тех пор, как вернулся Удал – вот с той самой ночи. И в рот еды не брала, совсем никакой. Потому и несла ей Фефила из леса голубику, морошку, а еще малины последней – пестрая, вкусная вышла охапка.
Перед высоким крыльцом Фефила всегда робела – трудно было зверьку карабкаться на крыльцо. А тут как раз Мамушка шла по двору, увидала Фефилу, за шкирку ее ухватила:
– Может, твоего хоть немного поест! – и в дом понесла.
Очень этого не любила Фефила, чтобы ее таскали вот так. Фыркала она на это обычно, задними лапами воздух царапала. А тут и не охнула даже – только бы девочку увидеть скорей.
А Ягда опять в забытьи лежала. Ржаные волосы разметались, щеки маком горят. А пальцы крепко чужой амулет держали. Увидела это Мамушка, руками всплеснула:
– Такую нечисть… И надо же было – на себя! А от него-то, может, и вся напасть! – и пальцы девочкины бросилась разжимать.
Не отпускала девочка амулет. Только проснулась от Мамушкиных стараний, села на тюфячке и еще теснее к себе чужой оберег прижала. А потом подняла его, к самым глазам поднесла… А были на том амулете две неподвижных скрещенных сабли, а еще вниз свисали пять вертких ножиков, небольших – с ноготок. И вот зазвенели вдруг эти подвески-ножи. А может быть, просто руки у девочки дрогнули? А может быть, это издалека звон пришел – может, Ляс струны тронул?
А только вскочила Ягда:
– Я знаю! Я теперь знаю! Он жив!
И мимо Фефилы к двери на нетвердых ногах побрела. А вниз по крыльцу уже почти и бежала. Степунка ей нужно было увидеть. И вестью этой с ним поделиться.
После того, как Удал бессловесным вернулся, на другое же утро, прибился к их табуну Кащеев маленький конь. И Ягда его Степунком назвала, и себе его попросила. Теперь Степунок в конюшне стоял рядом с буланым, отцовым. Увидел он девочку и негромко заржал. А Ягда за шею его обхватила:
– Он жив! Слышишь? Жив!
А маленький кряжистый конь посмотрел на нее умным глазом и словно сказал: конечно, уж я-то знаю!
2
Вот будто бы наипростейший вопрос: для чего живут люди? Не степняки – что мы знаем о них? И не ладейные люди, хотя о них мы кое-что еще и узнаем. Нет, хорошо уже нам знакомые люди из Селища: вот они – для чего? Для Родовита и в самом деле проще этого вопроса было не отыскать. Хрупок мир, неустойчива, ускользающа мера тьмы и света, ночи и дня, тепла и мороза, суши и ливня, голода и избытка, черноты земли и белизны облаков – вот между ними человек и поставлен, чтобы меру эту хранить. А еще – для чего бы? И потому когда среди ночи вдруг разбудил его Жар и повел для разговора вдвоем на капище, к идолам Перуна и Мокоши, быстрым шагом повел – быстрее, чем мог Родовит, и когда по дороге снова стал про Велеса говорить… Что же, подумал на это князь, а ведь Жар тоже прав: если между землею и небом стоит человек – значит, и между Велесом и Перуном. Значит, Велеса тоже нельзя забывать. Идол Велеса был – хороший, большой, деревянный! Он на подходе к топи стоял. И когда разливалась топь, ходили к этому идолу люди – просили Велеса воды унять. А потом свалился в топь идол, не к кому стало ходить… Да и сушь вон сколько стояла. Велесом разве детей теперь только пугали. Или болезни, немочи разные отсылали: иди, мол, к Велесу под ребро! Тяжело, надолго задумался Родовит, пока они с Жаром до капища шли.