Выбрать главу

– Вы видели храбрость и верность!

Вы видели это! Вы трогали это глазами. Ничто под небом не вечно – Вы трогали вечность глазами! И если вам скажут однажды: «Ничто под небом не вечно», Скажите в ответ на это: «Мы видели храбрость и верность. Мы сами видели это!» Через все Селище голос его летел. И Заяц спросил Удала:

– Пап, про что это он?

И Утка спросил у Яси, она тут же стояла:

– Он это про что?

А взрослые переглянулись между собою так, словно Заяц и Утка сами еще невзрослыми были. И Яся сказала:

– Про Ягодку нашу… и про Кащея.

А потом голос Ляса и до княжеского крыльца долетел. И Мамушка вслед Родовиту нарочно слова нараспев повторила:

– Мы видели храбрость и верность! Мы сами видели это!

Ударил на это князь посохом оземь.

– Время – ночь! – так сказал. – Не время для песен!

И разом затихло Селище. И люди и факелы в сторону леса двинулись. Утка и Заяц людей за собой вели.

2

И опять повторим мы прежний вопрос: так ли уж страшен был Велес-бог? А ответим, а увидим впервые: как же страшен, до какой же неистовой силы ужасен, грозен и отвратителен! Дети его – все трое, и сами ведь не из робких – сидели в углу его каменной залы и трепетали. А нечисть тысячемордая, та и вовсе в щели забилась. Потому что метался Велес, визжал, на четыре конечности опускался и с рыком кидался на Жара, а то вдруг неистово распрямлялся и своды хребтом сокрушал. И падали камни, и дрожь по всему подземелью бежала.

– Как мог тебя, полубога, одолеть какой-то мальчишка? Как?! Отвечай! – и в Жара когтями ткнул, едва их в живот не вогнал.

Охнул Жар, совсем в камень вжался:

– А ты накажи их! Отец! Ты на них гладомор пошли! Сможешь, нет?!

– Это я не смогу?! – и от ярости искры из глаз и из шкуры Велесовой посыпались. – Уморить! Иссушить! Истребить! Всё могу! Но заставить их полюбить меня… полюбить всеми своими недолгими потрохами… мог лишь ты!

– А я и опять смогу! – взвизгнул вдруг Жар и глаза к носу немного скосил. – Отец! Клянусь Велесом! Я смогу! А ты… Ты только убей Кащея!

– Сам пойдешь и убьешь! – и всеми когтями подцепил-таки Жара, к глазам своим выпученным поднес: – Недобог! Недочеловек!

Тут и Лихо тело свое затекшее от стены отлепила и выдохнула негромко:

– Это уж точно, что недобог!

И тогда Коловул – он юношей волосатым, лохматым, громадным рядом с Лихо сидел – тоже голос свой осторожный подал:

– А уж до человека ему…

– Нишкните, оба! – топнул Велес на них своей кабаньей ногой и Жара к самому носу поднес: – Сам пойдешь и убьешь! Вот за это они тебя и полюбят! И я тоже тебя тогда полюблю. А пока – прочь отсюда!

И от себя отшвырнул, подбежал и еще подтолкнул – целой своей, медвежьей ногой. А уж дальше, по гулким каменным коридорам, Жар сам пробирался. Сначала на четвереньках – и хорошо, что на них. Велес вслед ему меч Родовитов метнул. Над самой макушкой у Жара меч пролетел. А когда уже до поворота добрался, тогда распрямился Жар и на ногах побежал – лишь на самую малость от страха подогнутых. А все равно заметила это нечисть, заверещала, захихикала вслед:

– Не трусь, богоравненький!

– Спинку-то распрями, бесподобненький!

«Чужие! Родня называется! А до чего же они все чужие! – с тоской думал Жар. – Даже люди их лучше! Даже Перун – и тот лучше! Как это Родовит говорил? Перун – бог всех, слабых тоже! Вот чьим бы сыном мне было родиться!»

И опять страшно, дико вздрогнуло подземелье. Может, Велес теперь близнецов поносил, а может, и мысль крамольную Жарову угадал? И прикусил змий раздвоенный свой язык и еще быстрее прочь ринулся.

3

Эту засидку Фефила нашла, когда в лесу темнеть уже стало. На берегу Сныпяти ясень высокий рос. И положили люди в его ветвях, как будто гнездо – из веток небольшое убежище. Давно положили, когда еще Селища не было, когда еще отец Богумила, Владей, князем был и люди здесь жили – от ясеня этого невдалеке. А засидка нужна была для дозорных. В ней и шкуры медвежьи лежали с той самой поры. Знала Фефила, куда детей привести на ночь глядя. Первым Кащей по веткам полез, оглянулся – Ягде помочь, а она ему в ловкости и нисколько не уступает. Так в засидку и забрались. Они, по лесу пока ходили, только и говорили друг другу: «Ой, сойка, смотри!» – «А это след вепря, нашего пращура! Мы не только ему, мы и следу его поклониться должны!» – «Ягда, а это какая ягода?» – «Эта ягода – волчья ягода. Ее один Коловул может есть. А остальным от нее – беда!» И что от лиховой сыпи беда человеку и от немочи бледной, тоже не знал Кащей. Как маленькому, надо было всё ему объяснять. А Ягда и рада была. Потому что о том, что на сердце лежало, она лишь кукушке в Священной роще сказать могла.

А в засидке, когда ни соек, ни ягод, ни звериных следов вокруг, только листья и звезды сквозь них, только глаза и губы напротив, разговаривать трудно стало – о пустяках, уж по крайней мере. И Ягда в шкуру медвежью закуталась и спросила:

– Ты пришел, чтобы меня украсть? Или чтобы остаться с нами?

– Твой отец не хочет меня, – ответил Кащей.

– Разве он это тебе сказал?

– Этот голос был у него внутри.

– И-и-и! – изумилась Ягда. – Да ты же колдун! Ты слышишь и те голоса, что внутри?

Кащей немного подумал:

– Нет. Не всегда. Иногда.

– Погоди! Мне кажется, я сейчас тоже слышу! Он там, у тебя внутри! – и коснулась его рукой. Хотела коснуться, а уткнулась в свой оберег. – Кащей! Ты хочешь остаться с нами! И княжить вместе со мной!

– Я хочу, чтобы Жар больше уже никогда к вам… сюда…

Ягда вздрогнула:

– Жар? – потому что там далеко, на земле, за деревьями, ей огонь померещился. – Там, смотри! Это – Жар! Почему ты его не убил?! Где твой меч? Нет, лучше ляжем на дно. А если он дерево подожжет? Храни нас Перун!

И Фефила, почуяв недоброе, по стволу в засидку взбежала. Шерстку вздыбила, уши тоже. Но увидела: дети в гнезде, как птенцы, притаились – и успокоилась уже было. А тут голоса раздались, а потом и огни зароились, потому что не Жар это был. Казалось, всё Селище с места снялось и на все голоса закричало:

– Ягда! Ты где?

– Ягда!

– Мы знаем, ты где-то здесь!

И Родовита голос был тут, среди многих:

– Ягда! Если ты отзовешься, я дарую Кащею жизнь!

И в то же мгновение Ягда свесилась из засидки:

– Это он даровал всем вам жизнь! Вашу прежнюю добрую жизнь! Жизнь без всякого Жара!

Три десятка огней, круживших по лесу и берегу, на короткий миг замерли, будто задумались об услышанном, а потом к дереву заспешили. Так огни по реке текут во время девичьих гаданий и – начинают кружиться, если встречают водоворот. И сейчас они тоже кружились внизу. Жуть брала в это круговращенье смотреть. Но Ягда смотрела. И жадно слушала голоса.

– Жар – он князю нашему сын! – этого голоса не узнала.

– И тебе брат родной! – это Удал закричал.

– Нам степняшка за Жара ответит! – Зайца был голос.

– Меч на княжьего сына поднять! – это Утка кричал.

– Пусть боги решают Кащею судьбу! – а это был Сила.

После всех громыхнул Родовит:

– Время – ночь! – и тихо стало в лесу, даже Сныпять примолкла. – Дочь, спускайся!

А потом опять заплескалась река, нельзя ей долго не течь. А потом и Ягда намолчалась – сказала:

– Я буду с Кащеем жить здесь! Хотите, чтоб я от голода не умерла, носите сюда еду! А не хотите…

И тут ее руку накрыл своею Кащей. И рядом с Ягдою встал.