Выбрать главу

– Бе! Бе?

2

После ночного дождя день стоял вымытый, свежий. С раннего утра Ягда со Щукой и Корень с Калиной, а главным у них был, конечно, Кащей, трудились на берегу. Все горшки, которые и горшками-то не назовешь, сюда принесли. И теперь высокий, почти что отвесный берег реки лопатками небольшими копали, ямки в нем делали, а в ямки эти вставляли горшки – заостренным донцем вовнутрь. Только горлышки чуть наружу торчали. И они их сначала землей укрепляли, а потом еще воском вокруг. Воск на железной сковороде Щука плавила над костром и в маленькие бадейки его наливала. А Ягда, Кащей, Калина и Корень эти бадейки на шею себе за веревку подвешивали и снова к стене земляной бежали. И, как пауки по ней, быстро, ловко туда-сюда ползали.

А люди стояли внизу и смотрели. И понять ничего не могли. А с другого берега Сныпяти каменный Велес на это смотрел. И хотя проходила уже у людей опаска, а все же они с тревогой оглядывались и на него.

А потом чихнул вдруг Удал. И стена, горшками набитая, отозвалась на это: «Чхи! Чхи! Чхи!» – да так громко, протяжно, как будто запела. Ахнули от удивления люди:

– А-а-а!

А иные и от испуга:

– И-и-и!

А стена, словно было ей в радость, подхватила напевно: «А-а-а! И-и-и!»

И тогда, чтобы больше стену не беспокоить, люди рты руками себе прикрыли. Только Удал вдруг сказал:

– Что же теперь и чихнуть нельзя будет?

А когда отгремела, ответно отпела стена, Кащей обернулся и крикнул с обрыва:

– Нет, Удал! Днем мы будем горшки затыкать! А вот ночью они будут нас сторожить! Ночью…

Но тут его имя издалека донеслось. И все обернулись. Это Мамушка берегом к ним бежала:

– Кащей! Тебя князь-отец зовет!

И опять повторила стена всё – слово в слово. И еще один раз повторила. И Мамушка от испуга за сердце взялась. А люди смотрели на Мамушку и уже улыбались, а многие и смеялись уже. И с ними вместе смеялась и веселилась стена.

Только Ягда насторожилась:

– Зачем зовет? Для чего? – и спрыгнула вниз, и за посох на всякий случай взялась. – Одного Кащея зовет? Без меня?

И Кащей тоже спрыгнул на берег. Крикнул:

– Мамушка! Я иду! – и руки Ягды коснулся. – Я скоро вернусь!

Негромко он это, едва слышно сказал. А стена еще музыку в этих словах различила. И зашептала протяжно: «Я скоро вернусь! Я скоро вернусь!»

Улыбались на это люди, кивали. Нравилась им стена, которая будет их защищать. Только Мамушка головой покачала:

– Ох, скоро ли?

И стена повторила с тревогой: «Ох! Скоро ли, скоро ли?! Ох!»

Вскинула Ягда брови, ударила посохом оземь и за Кащеем вслед побежала.

3

Столько нечисти Велес за Жаром ни разу не посылал. Этой нечистью три болота можно было набить и еще бы немного осталось. Окружили его в чистом поле тысячемордо, буро-зелеными тушками переливаются, кишат, шагу ступить не дают.

А Жар в Селище шел. Не шел, можно сказать, бежал. Как только узнал от Лихо и Коловула, что хорошо, чуть не до смерти они Родовита пугнули, – наверняка он теперь Кащея на растерзанье к Перуну пошлет! – тут же в родное селение и кинулся. Чтобы неподалеку быть. Чтобы уход Кащея приметить. А уйдет, а ускачет злодей – и снова свадьбу играть будет можно. Потому что истосковался по Ягодке Жар. Сам от себя такого не ожидал. А вот пожил он в пещере с близнецами, с их овцами чуть не вповалку поспал, надышался и Коловуловым волчьим духом, и Лиховым потом прогорклым – и так уж захотелось ему снова свежесть вдохнуть, которую Ягда с собой всегда приносила. Что ни час прибавлялась в нем эта тоска.

И вот – до Селища только полдня оставалось, уже и столбы Перуновы высились невдалеке – и надо же: нечисть кругом обсела, шагу ступить не дает. Жар от ярости даже меч Родовитов из-за пояса выхватил:

– Прочь с дороги! Кому сказал? Не до вас!

А нечисть насупилась – тоже, видно, характер имела – сидит и молчит. А потом на ящерицу похожая ротик свой приоткрыла:

– Неужели по головам пойдешь?

– И пойду! – закричал. – И по тушкам паленым пойду!

Оживилась тут нечисть, заверещала:

– Какой бессердечный!

– Жестокий ведь до чего!

– Тебя нам и надо!

– Зачем? – нахмурился Жар.

И тогда тысячемордое это воинство вдруг запрыгало разом всё, будто камень с неба в болото свалился:

– К Дажьбогу пойдем!

– Полезем!

– В бездну нижнюю прыгнем!

– Нам Велес велел!

– И тебя велел взять с собой!

– В нижнюю бездну!

Вспомнил Жар, как Велес на них кричал, и решил попробовать тоже:

– Цыть, позорные! Нишкните! – и увидел, что помогает, – притихли. И еще ногой на них топнул: – Вот женюсь на Ягде, тогда и пойдем! Может, и прыгнем даже. Но сначала женюсь! Так Велесу и передайте!

И от голоса властного, и от знакомой повадки сникла нечисть, попятилась. А Жар меч Родовитов за пояс сунул и важно между ними пошел. И с гордостью шепот за спиною услышал:

– А все-таки богоравный! Что там ни говори!

– А я и не говорю!

– Ну вот и помалкивай!

4

Торопил Родовит Кащея. И дня одного на сборы ему не давал. Говорил: чем быстрее отправишься, тем скорее вернешься. Говорил: как только два яблока с дерева жизни мне принесешь, в тот же час получите с Ягдой мое родительское благословение. Не бывает благословения без испытания!

– Не бывает, – соглашался Кащей.

И лишь просил Родовита вернуть ему меч и коня, Степунка. И Ягде позволить его проводить до столбов Перуновых, как тогда – как когда-то.

А Родовит с подушек на это довольно кивал:

– Все три просьбы твои исполню! А ты уж мою исполни единственную! – и улыбался Кащею.

А Кащей в первый раз улыбнулся тогда, когда в сундуке Родовита меч свой увидел. Не улыбнулся – весь просиял – или это сиянье меча на смуглом его лице отразилось? Будто горные ледники, так сверкал его меч. Будто улыбка Симаргла. И Кащей губами коснулся меча. И когда на крыльцо они с Ягдою вышли, еще раз с волнением коснулся.

Всё не понравилось Ягде – и голос отца, холодный, скрипучий, и свет из глаз – белый и колкий, и улыбка его, не округлая, щедрая – спелым колосом, а прямая и быстрая – разящей стрелой.

– Не пущу! Никакого благословения не хочу! Не пущу! Нельзя человеку в небесный сад! Боги накажут! – так сначала сказала – на высоком крыльце, а потом, когда они до конюшни дошли: – Послушай, он что же… наесться этими яблоками и будет жить вечно? – и потом, когда торбу с овсом на Степунка одевала: – А мы ему этих яблок не отдадим! – и когда гриву ему на прощанье чесала: – Кащей! Поклянемся друг другу, что яблоки эти сами съедим! – и обернулась, и строго в глаза посмотрела.

– Но он же без яблок благословения не даст!

– А он и с яблоками не даст! Послушай! А мы их подменим! Он разве был в небесном саду? Никогда ни один человек там не был! Что дадим отцу, то и съест!

– Нет! Ты шутишь! – и осторожно ее волос коснулся, живых, подвижных, волнистых. А глаза у Ягды были цвета небесной реки – наверно, наверняка. И он сказал без голоса и без губ: «В твоих глазах вечность – без всяких яблок!»

А Ягда словно бы услыхала:

– Без тебя мне не нужно вечности!

И он тоже ответил голосом и губами:

– Без тебя мне не нужно и дня!

Сначала им показалось, что это вздохнул Степунок, что он по дальней дороге истосковался. А потом, когда вздох повторился и они обернулись – это было невероятно: на спине Степунка сидела Фефила, серьезная и нахохленная. Двумя пятипалыми лапками она держала поводья.

– Фефила поедет со мной? – улыбнулся Кащей.

И Ягда радостно закричала:

– Фефила! Ты знаешь туда дорогу? Ну, конечно, ты же в этом саду родилась!

Вместо ответа зверек снова вздохнул: дети есть дети, они радуются всему – тому, что сейчас им рядом скакать – пускай так недолго… А им кажется: долго! разлука еще не скоро! И похлопывая коней, и забираясь на них, и вот уже проносясь через Селище, они радуются и спешат, навстречу сами не зная чему.