2
Когда рыжий клубок, который Фефилой казался, вдруг рассыпался комом пожухлой листвы, когда черные волны овец Степунка со всех сторон окружили, а Коловул с рычанием заметался, загоняя в пещеру овец, – не овец торопил он, врага своего в ловушку, – оглянулся Кащей, увидел, что Лихо от озера тоже к нему бежит, и шепнул Степунку:
– Ничего… Не беда! Без испытания не бывает благословения.
И заржал в ответ Степунок. И в голосе его столько тревоги было, что овцы заблеяли следом и от страха быстрее вперед устремились – и коня, и Кащея на нем вместе с собой увлекли. А как только они оказались в пещере, в самом дальнем ее, непроглядном углу, Лихо что же осталось – лишь следом за ними вбежать, поплевать на свои мозолистые ручищи и в пещеру вход завалить. Для этого и лежал от входа неподалеку громадный валун.
– Вот, – сказала, – теперь будешь знать, что есть Лихо!
А снаружи Коловул зарычал:
– И что есть Коловул!
А Лихо еще закруглила:
– И что ест Коловул! Кащеев он точно ест!
И близнецы засмеялись. И снова тревожно заржал Степунок. А Кащей вдруг сказал:
– А я ведь, Лихо, давно встречи с тобой искал!
– С кем? Со мной? – Лихо смех оборвала и лучину от другой, догоравшей лучины, зажгла.
– Я ведь знаю твою беду…
– Ты – беда моя! – крикнула великанша. – Братьев моих обижал, унижал! Всё! Не жить тебе больше! – и лучину пока в расщелину каменную вставляла, говорила: – Беду мне придумал! Ну надо же…
– Не придумал! – и спрыгнул с коня, и чтоб в глаз ей опасный не посмотреть, стал овец вокруг гладить, им в морды заглядывать. – А беда твоя в том, что не любит тебя Коловул!
– Ишь! – воскликнула Лихо. – Много ты понимаешь! – и камень с земли подняла. – Много знаешь ты очень! – и на Кащея с ним двинулась.
– Знаю столько, что и тебя смогу удивить! – торопился Кащей, остановок между словами не делал. – Знаю даже про те времена, когда вас с Коловулом еще и на свете не было!
Озадачилась Лихо:
– Да ну? – и на миг идти перестала.
– Про то даже знаю, как выгнал Перун отца своего, Стрибога, из небесного сада! Прежде всех остальных богов отца родного изгнал – за то, что Стрибог хотел править вечно. А дети его давно уже подросли.
– Не части! Помедленней говори! – так Лихо сказала и камень свой обронила, на кучу шерсти уселась. – Ну? Дальше что было?
А Кащей ведь и дальше не хуже знал. Ему Симаргл сколько раз истории эти рассказывал! Взял Кащей за рога барана, чтобы только барану в глаза смотреть, и опять рассказывать стал:
– Было так: все Стрибоговы сыновья – и Перун, и Дажьбог, и Велес, – сговорились между собой и вышли против отца. Изумился Стрибог, закричал: «Что же, теперь и богу нельзя вечно править?» А только в ответ из лука Дажьбога уже золотые стрелы неслись, Перуновы молнии серебро уже извергали, а Велес горящие головни из очага клещами выхватывал и в Стрибога метал! И не представить теперь, какое сияние тогда дни и ночи в небе стояло! А когда отца победили, поделили они отцовых коней: Перуну черные с белой гривой достались – быстрые самые, Дажьбогу – белые, легкие и крылатые, будто птицы. А Велесу не досталось коней…
– Почему это? – крикнула Лихо.
– И тогда от обиды Велес отцовых коров угнал, сколько было их – целое стадо!
– И это – по справедливости! Что, скажешь: нет?!
А Кащей – не оглянуться бы только, – еще крепче барана за рога ухватил:
– Будешь мешать, рассказывать перестану!
– Я не мешаю! – обиделась Лихо и, чтобы занять себя чем-то, иглу костяную на юбке нашла, вынула и подол подшивать себе стала. – Кому я могу тут мешать? Тихо шью…
– Вот и шей! – так Кащей ей сказал и дальше рассказ свой повел: – Узнал Перун про коров, которых Велес украл, и стал за коров воевать. А Дажьбог не то что бы сторону Велеса взял, но и биться с братом родным не хотел. И за это прогнал Перун его с неба под землю – шесть лун над землей кромешная ночь стояла – только молнии в ней сверкали, и носился Велес в промозглой тьме – не видя, не зная, куда же от молний скрыться. Пока лаз в земле не нашел. И под землю полез.
Горько Лихо вздохнула, но голоса не подала.
– Так и остался Перун один в небесном саду. И Мокошь – сестра ведь у братьев была, ее Мокошью звали… Сестра, на которую все три брата с надеждой смотрели, ответного чувства в ее волооких глазах искали… Мокошь тоже Перуну досталась.
– Не навсегда! Папа наш ее после украл! И тоже по справедливости это! – И опять за камень взялась. – Ну? Что ли, всё рассказал?
– Вроде всё, – согласился Кащей. – Хотел еще про твою беду… А ты слушать не хочешь.
– Ну давай. Только быстро. А то Коловул у меня голодный с утра! – и опять хихикнула грозно.
– Почему так все братья Мокоши домогались?
– И почему?
– А потому что Мокошь два волооких глаза имела! А у тебя он один! Поэтому и не любит тебя Коловул! И в жены тебя не берет! Хотел я помочь тебе в этой беде…
Лихо крикнула:
– Как?
– От вола тебе глаз второй переставить…
– Так мне что… за волом сейчас сбегать? – и камень опять из руки уронила.
– За волом далеко. Меня без тебя Коловул задерет…
– Задерет! Неужели не задерет?
– А давай я тебе от коня своего глаз поставлю!
– Больно это, небось!
– Нет, не бойся. Я тебя руки-ноги свяжу.
– Только смотри, чтоб покрепче! – И за веревкой пошла, и рык Коловулов за камнем услышав, крикнула брату: – А ты охолонь пока. Дело у нас.
И когда с веревкой вернулась, даже глаз свой огромный прикрыла – ничем не хотела Кащею мешать.
Только, видимо, Коловул почуял недоброе. С рычанием из волка юношей сделался.
– Лихо! Лихо! – и валун стал толкать. – Ты это… Не верь ему! Кащею верить нельзя!
Встрепенулась от страха Лихо. Огромный свой глаз распахнула. Отшатнулся Кащей, отвернулся, меч свой выхватил и не глядя, а так, наугад голову великанше пронзил. И когда уже меч вынимал, только тут и увидел – глаза единственного Лихо лишилась.
Как же страшно кричала она от ужаса и от боли – дрожь по телу Кащею пошла. А по пещере бежал уже Коловул. Откатил огромный валун, увидел окровавленный меч и на Кащея с рычанием ринулся.
Отступил Кащей на полшага, на камень ногою попал. Тут его Лихо ручищей и ухватила, и хоть связаны были у великанши руки, умудрилась в спину Кащею иглу свою костяную воткнуть. Боль такая была, словно самое сердце пронзила.
Когда бы не Степунок, плохо Кащею пришлось. Вздыбился конь, заржал и овец, которые в угол его зажали, теперь на Лихо и Коловолу погнал. Потому и вырвался из ручищ великанши Кащей. Потому и не смог Коловул до него дотянуться. Овцы теперь между ними ходили черной плотной волной. А потом закружились овцы и прочь из пещеры пошли. И Степунок с ними вместе. И Кащей, потому что успел на коня своего вскочить.
Миг оставался им до желанного освобождения! Вот и пещера была уже позади, и водопад, вот и озеро впереди заблестело… А только снова волком сделался Коловул. В три прыжка нагнал Степунка и Кащея зубами с него стащил. Вот они по земле уже покатились. Чьи руки, чьи когти, чьи зубы сильней? До меча Кащею было не дотянуться. И тогда он руками схватил и стал разрывать волчью пасть. Когти могучего волка, казалось, повсюду в тело его впились. И всё же Кащей пересилил, перетерпел. И вот уже стал от боли сипеть Коловул, а потом и попискивать, точно волчонок… Пощады, должно быть, просил. Даже когти в лапы вобрал… И Кащей отпустил его и ногой от себя оттолкнул. И тогда вдруг услышал: «Финь! Финь! Финь!» – и в небо взглянул – ну конечно, это была Фефила.
Она сидела на склоне горы так высоко, что казалось – на облаке. В лапах держала Фефила камень и так настойчиво повторяла: «Финь! Финь-финь-финь!» – что Кащей наконец ее понял и стал от сипевшего волка из последних сил отползать. Степунок шел с ним рядом. Иногда подгибал передние ноги. Но Кащей, истекающий кровью, только гладил коня. Забраться ему на спину у него уже не было сил.