Должно быть, это обнадежило Коловула. Волк перестал сипеть, из пасти опять засочилась слюна. И вот он уже подобрался, готовясь к прыжку. Хвост с торжеством закруглился… И тогда-то с вершины горы вниз ринулся камень – один, небольшой, но так ловко Фефилой отправленный, что следом за ним покатились еще и еще. И вот уже два десятка огромных камней легли друг на друга и встали между Кащеем и волком – стеной. Невысокой, остроугольной. И пока Коловул размышлял, как ему, обессиленному, будет легче через нее перебраться, Кащей отдышался… И когда Степунок вновь опустился с ним рядом, смог – с трудом, а все-таки смог – на него с земли перебраться. И даже присвистнул негромко:
– Финь! Финь!
И тогда за спиной у него опять начался камнепад. А потом глаза сами закрылись, только руки привычно сжимали поводья. А потом, должно быть, пришло забытье. Он не чувствовал даже рук.
4
Вот уже Инвар в дому их сидел. А Родовит и не знал, чем еще его угостить. Потчевал князя ладейного и перепелом, и куропаткой, и зайцем, и мясо лося на вертеле для него запекли, и медвежатины в особом, Мамушкой выдуманном посоле, из погреба для него достали. Жадно ел Инвар – за четверых. И еще ему помогал Здой-Кудйа. А Ягда с ним рядом сидела. Кусок ей в горло не шел. Всё казалось, что амулет Кащеев сам собой о чем-то тревожном звенит. Вот и сидела не шелохнувшись. А только ножики с ноготок все равно как будто точили себя друг о друга. Накрыла их Ягда ладонью, а они и под нею дрожали.
Родовит же по-своему это истолковал. Так решил, что смирилась с судьбою его строптивая дочь. А потом и лучше решил, что это она князю Инвару так сердечность свою выражает. И пальцем Зайца и Утку к себе подозвал – оба они в углу для поручений стояли – и шепотом их зачем-то в подпол отправил. А только вернулись они – от запаха фыркнула Ягда – с тем самым ларцом, который Жар перед свадьбой из топи принес.
И вот принялся Родовит один за другим из ларца доставать каменья. Таких драгоценных, большущих таких Инвар в жизни своей не видел, должно быть. Разгорелись у ладейного князя глаза. И слова на чужом языке теперь из него вылетали так стремительно, словно крики из птиц. А потом, от волнения и вовсе забывшись, Ягду жирной рукой за подбородок схватил.
– Ваша нивиэста, – пропел. – Ты-ы-ы!
И в ярости Ягда вскочила:
– Отец! Я умею слышать и те голоса, что внутри! – и не зная, что делать с яростью дальше, тоже схватила Инвара за подбородок: – Голос, который таится там, за большими зубами, говорит сейчас: я хочу все шкуры всех ваших зверей из леса! я хочу всю рыбу из вашей реки! я хочу, чтобы все ваши боги были у меня на посылках!..
– Замолчи! – зло сказал Родовит. – Сколько прикажешь ждать твоего Кащея?
– Три луны я еще проживу без него… А потом все равно уплыву к Закатной реке!
Утка с Зайцем стояли, вздохнуть боялись. Здой-Кудйа говорил что-то Инвару в самое ухо… А Ягда из дома уже бежала, а потом со двора… И когда к поющей стене прибежала закричала да так, чтобы слышно было в горах:
– Кащей! Я люблю тебя! Я буду ждать тебя всегда-всегда!
И эхо радостно и протяжно умножило этот крик: «Кащей!» И еще раз: «Кащей!» А следом неслось уже: «Я люблю тебя!» И еще раз и снова… А после: «Всегда-всегда-всегда!»
И тогда от своих костров, разведенных на берегу, стали ладейные люди к Ягде сбегаться. Шумно с криком бежали, потому что огнем они только руки себе согревали, а тела они согревали медовухой и брагой. И мечами своими стали горшки в стене разбивать. А другие их из стены вырывали сначала, а потом уже били о землю, а потом и ногами крошили еще.
– Нет! Вы не смеете! – это Ягда кричала и хватала их за руки. – Я здесь скоро буду княгиней!
Но эхо уже не вторило ей. И голос срывался. Без эха голос хрипел и дрожал, как без перьев петух.
С вершины обрыва на Ягду Инвар смотрел – с недоброй улыбкой, а потом еще руку свою на рукоять меча положил. Зтой-Кудйа, должно быть, уже до последнего слова пересказал ему то, что Ягда отцу за столом прокричала. И голос, живший у ладейного князя внутри, теперь отвечал ей на это: да, я хочу и зверей, и каменья, и рыбу, и тебя, непокорную, вздорную и красивую, тоже хочу, и всё это скоро неминуемо станет моим. А чтобы у Ягды не осталось в этом сомнений, Инвар поднял обе руки. Это значило: он одобряет своих людей. И люди его в ответ яростно закричали:
– Инвари! Оле-туоле! – и стали в небо горшечные черепки, подкручивая, бросать. И с хохотом их старались ловить. А потом и со смехом друг в друга швыряли.
Вверх – к богам, вниз – к богам
1
Должно быть, это ему приснилось – будто ветер голос Ягды принес, но слов он не разобрал, а только в их звуках тревогу расслышал… А когда он открыл глаза, вокруг него были снежные шапки гор. Он лежал на ковре из пестрого мха, а чуть ниже петлял и прыгал с камня на камень ручей. Не иначе, в это тихое место его принес Степунок… А когда привстал на локтях, вдруг увидел Симаргла. Юный бог от ручья нес воду в ладонях. А потом этой колкой водой Кащеевы раны омыл. А потом – ведь откуда-то знал про нее! – вытянул из-под левой лопатки костяную иглу.
«Почему мне совсем не больно?» – удивился Кащей и увидел, что раны – они ведь только что еще ныли – почти затянулись.
«Потому что помочь я могу тебе только этим», – без обычной своей улыбки ответил Симаргл.
Мягкий свет, всегда от него исходивший, был сегодня чуть сумрачней.
«Ягде что-то грозит?» – догадался Кащей. И ее оберега на груди не найдя, закричал уже голосом:
– Ягде что-то грозит?
И испуганно сел. И увидел неподалеку, на камне, Фефилу. Зверек делал вид, что разгрызает шиповник, что их разговора не слышит… Но ушки Фефилы поникли, а кончик хвоста тревожно по камню петлял.
«То, что грозит человеку, живет у него внутри», – тихо сказал Симаргл.
«Внутри?» – удивился Кащей и еще раз взглянул на чудом зажившие раны.
«Здесь! – юный бог коснулся его груди. – Где обитает твоя решимость».
– Неужели это так трудно понять? – крикнул он голосом и губами. – Ягда хочет не вечно жить, а вечно любить! Как никто! Как еще никогда!
«И ты тоже этого хочешь?»
Кащей заходил по мягкой, мшистой поляне, нога утопала в ней, словно мысль в этом мучительном разговоре.
– Да, хочу! – закричал, только бы поскорее его прекратить.
«Когда любишь, уже прикасаешься к вечности».
– Прикасаешься?! – губы Кащея растянула усмешка.
«Хорошо, я скажу. Не хотел говорить, но скажу, – голос юного бога стал звенящ и прозрачен. – Ты уже живешь после жизни. Этот мох – он впитал едва ли не всю твою кровь!»
«Ты вернул меня к жизни?» – обернулся Кащей.
«Да… Я снова нарушил клятву не вмешиваться в твою судьбу».
– Симаргл! – Кащей растерялся, но лишь на мгновение. – Я потом смогу тебя как-то отблагодарить?
«Вернись на землю. Сейчас. Ты сейчас нужен Ягде!»