– О мои боги! Я – ваш человек, – и руками тонкий лед разбивает. – Перуна и Мокоши человек. Дажьбога, Сварога, Симаргла, Стрибога и Велеса, – и плечами теснит уже ломкий лед, и, прежде чем в Сныпяти скрыться совсем, так еще говорит: – Быть может, о боги, эта жертва смягчит вас…
Слов негромких не различал воробей, а всё-таки над мостками взвился и понял: он ужасное видел сейчас! И людям весть об этом понес, и еще дорогою верещал:
– Чирк! Чирк! Чирк! – и когда до людей долетел тоже: – Чирк! – закричал им. – Чирик!
Но потерялся голос его в человеческом шуме.
Ляс не пел уже, Ляс гремел:
– Лишь девятой стреле врага поразить.
И люди стенали в ответ:
– Перун! Возьми нашу силу!
А Ляс – уже громче грома ревел:
– Вот по небу летит она, брызжа огнем…
А люди, уже и не слушая дальше:
– Хвала Перуну!
– Перуну слава!
И от гомона этого неумолчного воробей опять под Лясову стреху забился – раз не нужна была людям его ужасная весть – раз у них радость случилась всех страшных вестей поважнее. И нахохлился. И в крыло сытым клювом уткнулся. И сквозь сон еще слышал:
– Хвала и слава тебе, Перун!
4
– А-а-а! – это Мокошь кричала, как Мамушка или Щука могли на земле закричать. А она у края небесного сада стояла, а всё равно: – А-а-а! – кричала и следом от ужаса: – И-и-и!
Потому что видела: вот сейчас железная колесница столкнется с деревянной ладьей и та разлетится на части!.. Но Перун успел, развернул коней, и ладья уцелела. А вот Велес в ней пошатнулся, не устоял… И тогда громовержец подхватил его за грудки и к небу сначала поднял, а потом уже в черную бездну швырнул, и молнию следом послал – насквозь молния Велеса-бога пронзила.
– О-о-о! – кричал он, и падал, и снова кричал: – О, проклятье!
И удар тяжелого тела о камни из бездны донесся, и следом – мучительный стон.
– У-у-у! – завыла богиня, и смерчем хотела стать, и к Велесу ринуться, в пропасть, а потом убрала с лица волосы да и вдруг расхотела. Потому что железную колесницу прямо перед собою увидела. И в ней – победителя, вседержителя, громовержца. Борода и усы его развевались, как тучи, глаза, будто звезды, сияли, а голос был грому подобен:
– Что, испугалась, жена? Не бойся! Велес снова повержен!
И вот уже дальше неукротимые, разгоряченные кони его повлекли. И Мокошь с волнением вслед им смотрела. И повторяла вместе с рокочущим эхом:
– Велес повержен, повержен, повержен… И что же из этого? Разве не вечность у нас впереди?
«Велес повержен!» – эхом над садом небесным неслось. И вдогонку – из бездны: «Жар, сын, не верь! Я еще не повержен! Я не повержен, пока сражаешься ты!»
«Так вот оно что!» – Кащей уже веретенное дерево миновал – всё в нежно-зеленой листве и разной величины веретенцах. И снова подумал про Жара, про Велеса, про Дажьбога: «Значит, вот оно что!» – и думать себе запретил. И в то же мгновение во мраке увидел сияние. Оно было слабым, едва ощутимым – золотое сияние яблок – когда он был маленьким, этот же ровный и мягкий свет исходил от Симаргла… И у мальчика не осталось сомнений: перед ним было дерево жизни. И он потянулся к ветвям. А дотянуться не смог. Казалось, что ветви нарочно от рук ускользают. Он потянулся еще раз, а дерево точно на цыпочки встало… И тогда он поправил на поясе меч, подпрыгнул, покрепче схватился за ствол. И ствол задрожал – чтобы сбросить его? А может быть, дереву стало страшно от близости человека? Но сейчас за Кащея думали ноги, глаза и пальцы. И вот уже первое яблоко, теплое, полупрозрачное, лежало в его руке и освещало ладонь. И еще потянулся, и быстро сорвал второе. И спрыгнул на землю – на небо он спрыгнул! И от этого голова на миг закружилась. И он снова себе сказал: не думать! – и пошел, а потом побежал.
Большое, тяжелое веретено, упавшее с веретенного дерева, было белым, а может быть, и седым. Упало и покатилось с пригорка в небесную реку. Не думать! – и все-таки вслед ему посмотрел, и дальше помчался, и возле небесного очага увидел оленя. А колокольчиков на его рогах не заметил. И, яблоки сунув за пазуху, осторожно к оленю подкрался. И стремительно на него вскочил, и обнял за шею.
– Ты только меня через бездну перенеси! – прошептал. – Мы только с тобою поможем Дажьбогу!
И фыркнул олень, и тряхнул головой, и помчал его… Звон, какой оглушительный звон понесся в это мгновенье над садом!
Кащей – бессмертный
1
Распахнутой пастью Жар в бездну светил. Стоял на самом ее краю и потерянно бормотал:
– Отец, ты там как? А мне… мне что здесь? Что мне делать?
И поднял от бездны полный отчаянья взгляд. И Кащея на высоком утесе увидел. Он на олене небесном сидел. Или был он только ужасным видением? И раскрыв пасть пошире, Жар обоих их выхватил из темноты. И оба прищурились так, как видения щурится не умеют!
– Ты?! Живой? – с яростью крикнул Жар.
– Я, живой, – хмуро ответил Кащей.
В заливающем его свете он всё равно был как на ладони – у бога, у этой огромной скалы. И шепнул едва слышно оленю на ухо:
– Прыгни, ну же! Ты ведь небесный!
Но олень лишь испуганно ширил ноздри, и мотал головой, и звенел, и звенел…
– Человек! – это Мокошь кричала, садом небесным несясь: – Перун! Здесь был человек! – И выбежав на утес, и увидев Кащея: – Он здесь! Человек! Как дерзнул ты быть здесь?
И громовержец – над бездной зависнув в своей колеснице:
– Человек? Невозможно! Невероятно!
– Небывало! – воскликнула Мокошь. – Он похитил небесные яблоки!
– Ты похитил небесные яблоки? – пророкотал громовержец.
И Кащей вдруг увидел: они у него под рубахой светились!
– Аха-ха! Молодчина! Похитил! – это Велес из бездны стенал.
– Он похитил их, – голос Симаргла сначала послышался издалека. Юный бог шел по тучам – нет, он по тучам бежал, перепрыгивал с края на край, раздвигал их руками. – Он похитил их, да. Отец! Но вину эту он попробует искупить.
И один из своих мечей – с золотыми зверями на рукояти – перебросил над бездной.
Меч лежал теперь будто узкий сияющий мост. Лишь Кащей понимал, почему, для чего. И олень понимал, и тревожно прядал ушами, и испуганно пятился. И тогда Кащей с него соскочил, и попробовав холод меча босою ногой, осторожно шагнул и двинулся между двух его лезвий небольшими шагами.
– Эту вину искупить невозможно! – так воскликнул Перун.
А Мокошь зло обернулась к Симарглу:
– Видишь, сын, что бывает, когда боги не вмешиваются в человеческую судьбу!
И Перун – от гнева тряхнув колесницу:
– Его ожидает жестокая кара.
И Мокошь – от гнева тряхнув головой:
– О мой громовержец! Хотя бы в его наказание ты мне позволишь вмешаться?
– Он твой! – так ответил Перун и руку над бездной простер.
И кони благоговейно заржали.
– Отец, – не без робости начал Симаргл, но увидев, как храбро шагает над пропастью мальчик, своей робости устыдился. И голос его окреп: – Он похитил небесные яблоки не для того, чтобы вечно жить на земле… А для того, чтобы вечно любить.
Мокошь вскинула брови:
– Ах, любить! Значит, кары достойны двое!
– Нет! – воскликнул Кащей и возле самого лезвия пошатнулся. И руки раскинул, и на ногах устоял. – Виноват я один! – и снова двинулся дальше.