Выбрать главу

— А-у-у! — заголосила. — Ведь ребеночек там! — и первой к дому рванулась.

Следом Лада бежала. За ними тяжело шагал Родовит. Потому и последним пришел на свой задний двор. Корень, случившийся неподалеку, вместе с Ладой и Мамушкой уже вытащили обгоревшего Жара, уже уложили его на траву. И теперь с примочками хлопотали. А Мамушка еще и вздыхала:

— Никак нельзя ему среди дерева жить. Он только попереживает немного, так сразу огонь из него!

И Корень тоже с чувством сказал:

— Хорошо бы домик ему из железа. А лучше еще из камня сложить! Он ведь опора наша, разве не так, князь-отец? Он перед богами теперь наш первый заступник!

Удивился этим словам Родовит:

— Все ли люди так говорят?

Корень выпалил:

— Все! Отчего же не все? Если боги его не убили за то, что он в земли мертвых спускался! Вот как боги им дорожат! — и чтоб делом слова свои подкрепить, до земли змеенышу поклонился.

Поразили эти слова Родовита. А только в новый миг еще большее удивление всех, кто был на заднем дворе, ожидало. Лишь сейчас бездыханный, вдруг забился, задергался Жар и стал выползать из зеленоватой своей, чешуйчатой кожи. Голый, липкий весь выполз. По траве покатался и на ноги встал. Зевнул во всю пасть, потянулся и кожу, которая вместе с одежкой снялась, стал ногами за спину отбрасывать. Охнула Мамушка:

— Надо же! Он еще на полголовы подрос!

А Лада сказала со вздохом:

— Ему всё на пользу!

— Прикройте его! — крикнул женщинам Родовит. — Как-никак человек, не зверь! — и к дому пошел. И в перила крыльца лбом уперся. И повторил сам себе: «Как-никак человек». И подумал: а если обидится Жар на эти его слова? Да что же ему теперь малолетнего сына боятся? И про ножик вдруг вспомнил, не про отцов, не про Богумилов, — нет, упаси Перун, часто тот нож вспоминать! — про другой, который Удал у Кащея отнял. И так захотелось вдруг князю в руках его подержать, его красотой успокоиться, затейливыми золотыми животными на его рукояти глаза и пальцы потешить. И взошел Родовит на крыльцо, и долго в том сундуке искал, в котором у него и другое оружие, в битвах добытые, сохранялось. А только не было в нем Кащеева ножика, как ни смотрел. Ягода, не иначе, вот сейчас его, вместе с буланым конем забрала. Не девчонка — огонь! И снова про Жара с тоскою подумал.

6

А все-таки были Лихо и Коловул близнецами, в одной утробе носила их мать. И хоть жестоко бывало они дрались, а раны вместе себе заживляли. Вот и теперь сидели они тени в огромных камней — люди их Перуновыми столбами прозвали — и сначала лизал Коловул свои раны, а после и Лиховы языком шершавым лечил. А она его в благодарность то по загривку белому гладила, то за ушами чесала. Хоть и скрывал, а любил эти нежности Коловул. И потихоньку урчал, и даже руку ей, будто случайно, нет-нет, да полизывал.

От Сныпяти приближались к камням Удал, Ягда, Кащей. От смущения, а может, и от печали всю дорогу дети ехали молча.

— Всё, прощайтесь! — сказал Удал. — Ягде обратно пора!

А девочка только вздернула подбородок:

— Кащей, это — Перуновы столбы! Когда тот, чье имя вымолвить разом не хватит сил, прогонял Велеса с неба, он эти камни бросал ему вслед! И самым большим, вон тем, левым, в ногу ему угодил! С тех пор Велес хромой! Удал! Пожалуйста, поскачи немного без нас! — и остановила коня.

И Кащей тоже остановил своего. Не сразу, на Удала с оглядкой, вынула Ягда из-за пазухи нож:

— На! Спрячь скорей! Чтобы он не забрал!

Мальчик вспыхнул белозубой улыбкой. Коснулся ножа губами и лишь после этого сунул его под одежду.

Что-то зашелестело в траве. Ягда было подумала, что Фефила, что вот ведь какая удача — она сможет Кащею ее показать! А это был еж, и он очень спешил убраться из-под копыт. А все-таки Ягда велела себе улыбнуться:

— Твои боги, наверно, лучше моих. Видишь, всё по-твоему вышло!

А Кащей мотнул головой, растопырил семь пальцев:

— Один лето, два лето… Столько летов уйдет, ты и я — один шатиор!

— Там? — она удивленно кивнула в сторону Дикого поля. — Ты меня украдешь?

— Украдешь! — и он снял с себя амулет.

И она тоже стянула с себя оберег. Не спеша, чтобы вышло как можно торжественней, они обменялись дарами. Надели их на себя.

— Сымарглом клянусь! — и Кащей девочкин оберег ладонью прижал.

— Украдешь, как Веснуху? — вдруг вспомнила Ягда. — И коров наших угонишь? И людей наших убьешь?!

— Это кто? — увидел Кащей на траве мертвую птицу и рукой показал.

— Это — падаль, — сказала девочка.

— Мой отец — падаль! Кто его падаль сделал?! — вдруг крикнул Кащей.

И Ягда тоже в ответ закричала:

— Это вы, вы, степняшки, напали на нас!

Нечего было Кащею на это ответить. Только поднять коня на дыбы, только пообещать:

— И опять нападу! И опять украду! — и помчаться вслед за Удалом.

Ягда глотала слезы обиды. А рукой она прижимала к груди его амулет. И пока ехала к дому, руки так и не отняла.

Первым запах двух приближавшихся всадников почуял волк Коловул. Белая шерсть у него на загривке встала дыбом. И Лихо тоже принюхалась: дух был чужой! Уж не тот ли самый детеныш из чужаков к ним сейчас приближался?

Коловул незаметно выглянул из-за камней, обернулся и великанше кивнул.

В небе и облачка не было. Только жаворонок в самой его вышине висел и звенел. Только стрижи, как степняцкие сабли, пересекали пути друг друга.

Короткие тени коней и их всадников едва заметно теребили ковыль, будто Лихо — шерсть Коловулу.

А она и вправду ее теребила сейчас свободной рукой. А другой, несвободной, искала для чужого детеныша камень побольше.

Но никто бы из них не мог угадать, чем кончится эта встреча — ни те, кто, таясь за камнями, ее ожидал, ни те, кто открыто и беззаботно к этим камням приближался.

Часть вторая

БОГИ И ИХ ЛЮДИ

Вот еще один трудный вопрос: что такое судьба человека и только ли Мокошь была над ней властна? Люди думали: да, одна только Мокошь. Подойдет она к веретенному дереву, веретенце на нем подкрутит — и задурит человек, закуролесит, себя забудет, а подкрутит она веретенце в другую сторону — и на подвиги станет охочь человек, и от работы его калачом не отвадишь. А столкнет Мокошь два веретенца, пусть даже и ненароком столкнет, так, заденет случайно — и всё, люди эти на целую жизнь могут врагами сделаться. А если свяжет чьи нити богиня — этим людям уж точно друг без друга не жить. Потому что такая теперь им судьба. И детям так всегда объясняли, и в песнях так пели. Но самые чуткие из людей примечали: над иными богиня как будто бы и не властна. А вслух боялись сказать. Потому что не знали, в догадках терялись: кто же над ними и властен тогда? Ведь совсем без опеки нельзя человеку. На том и земля стоит: люди богов своих чтут, боги их судьбы вершат. Но если не Мокошь вершит, тогда кто?

А вот мы это сейчас и узнаем — то узнаем, чего никогда уже не узнать в ту пору живущим. То узнаем, что знает теперь одна лишь Фефила. Конечно, зверек она бессловесный. Ну да что же? А мы в чистое поле пойдем, станем звать ее, в каждой норке станем высматривать, на бугорке каждом выглядывать — и отыщем в конце-то концов, и в глаза ее рыжие, бездонные взглянем. И прочтем в них…

Но обо всем по порядку.

Похищение Кащея

1

Кони первыми почуяли близнецов. Те еще из-за камней не вышли, а кони уже пятиться стали, а потом и на задние ноги от ужаса приседать. Натянул поводья Удал — нет, не слушает его конь. И Кащеев конь тоже седока своего не послушал, хотя и шепнул ему мальчик в ухо:

— Эрден, хар! — самое заповедное слово шепнул.