- Ну, это не сложно понять. Когда я столкнулся с проклятием - ваш кулон сработал как мощнейший защитный артефакт. Такое может означать только одно.
- Жак... Мой Жак... - баронесса поднялась с пола прижав обе руки к груди, глаза ей застили слезы - вы вольны забрать любую желаемую вами плату, мой друг. И знайте, что мой дом - всегда открыт для вас. Но сейчас, если это возможно - я желала бы побыть какое-то время одна...
***
Сюзан последний раз помахала рукой вслед уезжающему такси, увозящему ее нового знакомого... Герр Шпенглер уехал по каким-то своим, загадочным делам, увезя из дома кошмарный гримуар, от которого явственно пахло могилой и кровью.
Впервые за долгое время - Сюзан ощущала себя совершенно свободной и спокойной. Скорее даже - счастливой. Даже мысли о Жаке не вызывали более боли. Скорее наоборот - воспоминания приносили тепло от ощущения его, спасшей ее даже после смерти, любви.
Впрочем, помимо этих лирических чувств она впервые ощутила и новые эмоции и желания. Посмотрев на часы - она развернулась и легко, словно девочка вбежала в поместье. Откуда-то из глубины памяти всплывали неясные, но такие манящие образы, желания... Не отдавая себе отчета в невесть откуда взявшемся автоматизме - Сюзан переоделась в более подходящий ее планам костюм, твердой, уверенной рукой, словно делала это уже великое множество раз - нанесла яркий макияж. Закончив с этим - она вызвала такси.
Время близилось к ночи, и Страсбург ждал ее. Ждал, как ждала ее и новая, совершенно иная, не похожая на прежнюю жизнь.
Нефилим
Герхард задумчиво смотрел на хрустальную реторту. То, что сидело в реторте - не менее задумчиво смотрело на Герхарда. Водянистая, полупрозрачная плоть создания вздрагивала и подергивалась. Спереди шара плоти бросалась в глаза уродливая пародия на человеческое лицо, до степени смешения похожая на морду "рыбы-капли".
- И что ты хочешь, смертный? Зачем ты дал мне эту плоть? - голос у существа оказался под стать внешности. Мерзкий, липкий, булькающий.
- Прими более подобающий облик, раб.
- Не могу. Дай мне больше силы, заклинатель - морду существа перекосила (если ее вообще можно было перекосить еще больше) кривая ухмылка.
Герхард сжал левую руку, с фигурной, "скелетной" перчаткой из чистого золота, на ней. Символы на реторте, невидимые до того - засветились, равно как и символы на перчатке. Существо взвыло и забилось в судорогах.
- У тебя достаточно своей энергии, что бы, не просить о подачках меня. Твой выбор прост: сжечь часть себя и выполнить мой приказ, или не подчиниться, дав мне основания для пыток, которые закончатся твоим развоплощением, дух. Полным развоплощением.
- Ты... Ты не посмеешь! Так нельзя!
- Можно. Если знать как. Ты же знаешь, как меня зовут другие духи?
- Интитулатум... Отмеченный ужасом...
- Именно. Я буду пытать тебя, пока ты не подчинишься. А если ты будешь упорствовать - я скормлю тебя тому ужасу, который всегда ношу с собой и в себе. Таким образом, я не нарушу запрет на развоплощение смертным. Но для тебя это будет все то же развоплощение. Ведь Ужас прожорлив...
Краем глаза фон Шпенглер заметил, что Кадэнс, устроившаяся с самого начала представления на пюпитре с Песчанной Книгой - побледнела. Духи, разумеется, лишены кровеносных сосудов, но испытывая страх - вполне способны "выцветать", проваливаясь частично глубже уровня тварной реальности. Сбежать Каденс не могла - став фамильяром Шпенглера и получив от него имя, она была связана таким количеством заклятий и договоров, что скрыться не смогла бы даже при очень большом желании. А желания, надо отметить, у нее, несмотря на страх - не было. "Дитя Лилит" (впрочем, в академическом смысле это наименование к Кадэнс, все же, относиться не могло), как ни странно, была привязана к своему хозяину не только магией.
Герхард разжал руку. Знаки на реторте потухли. Дух, отловленный и подчиненный магом вздрогнул еще несколько раз и затих.
- Я жду.
Существо с ненавистью взглянуло на своего мучителя, вытянулось в вертикальное "веретено", после чего задрожав приняло облик коренастого мужчины в красном колпаке, коричневом камзоле и коричневых же кожанных штанах. Колени у существа, как и положено у мелкой нечисти, оказались вывернуты назад. Герхард, с первой секунды превращения, жадно приник к какому-то мудреному измерительному прибору, фиксировавшему расход энергии пленным духом. Кадэнс, которой все происходящее касалось особенно плотно - присоединилась к хозяину, с азартом отслеживая колебания тяжелой, латунной стрелки.