женой — и жил бы не тужил — один в однокомнатной!
Дурак Кашин. Мог бы жить один в своей квартирке, лежал бы там и помирал. Севко пришел бы к нему, и лучше Кашину от этого стало или хуже — тьфу! Нет свидетелей. А Севко про то, что приходил к Кашину, никому не сказал бы. Ну, если бы тот не умер. А если бы умер, пришлось бы сказать. Вот, мол, пришел проведать, а тут такое… И началось бы…
Так что же выходит? Выходит, что отдал Кашин однушку или себе оставил — без разницы. Как и то, навестит ли его Севко или не навестит…
На этом свете все всем до лампочки?..
Нет, надо все-таки навестить. Умрет, не умрет… Почему он должен умереть? От какой заразы? Нет заразы на Кашина! Если бы она была, Севко ту заразу давно бы Кашину подсыпал.
Он живучий, этот Кашин. Как-то они выпивали дома у Севко, и Кашину на голову картина упала. «Н.А.Некрасов в период "Последних песен"». Художника И.Н.Крамского. Алёна из Питера, тогда еще Ленинграда, привезла. Ее двоюродный брат, что в Питере живет и электриком в Эрмитаже работает, за восемьдесят пять рублей картину продал. Просил сто тридцать, потому что шедевр, только для сестры, и чтобы она никому ни гу-гу: оригинал в музее он копией подменил. У Алёны зарплата девяносто, а тут — сто тридцать… Полтора месяца жизни. На какую ты картину полтора месяца проживешь — пусть даже и на оригинал? Двоюродный согласился, что на картину столько не проживешь, уступил сорок пять рублей — Алёна и купила. Уж очень ей приглянулась картина, на какой кроме Некрасова периода последних песен еще и Добролюбов с Белинским да Мицкевич неизвестно какого периода. Короче, почти все, кого Алёна проходила в школе, где любила литературу.
Картина над столом в гостиной висела. Кашин сел под ней, подвинул стол, потому что ему, сморчку, тесновато показалось между столом и стеной. Картина сорвалась и дубовой рамой звезданула Кашина по черепу! Углом рамы в самое темечко, как будто туда метила! А Кашину до лампочки… Только почесался да нож к макушке приложил, чтобы шишки не было. И все… Шишка, правда, была, но больше ничего. Так с чего это Кашин вдруг помер, если его и дубовой рамой не убьешь? Он в лото еще двухкомнатную выиграет, зараза!
Севко никогда в жизни ничего не выигрывал. Совсем ничего — даже медного пятака в орлянку. Загадает на решку — выпадет орел, загадает на орла — выпадет решка. Ни одного раза не было по-другому, ни одного! Ну, может, пару раз и повезло. Только в такой мелочи, в какой и воробью везет. И когда Кашин выиграл квартиру — так Севко припекло! Но вдвое жарче припекло, просто душу зажгла кашинская щедрость: на тебе квартиру за полцены! Просто как в глаза плюнул — так свою щедрость кинул, зная, что Севко не сможет отказаться. Да как отказаться?.. Что тогда скажет сын, которому с ребенком и женой негде жить? «Покупай тогда сам мне квартиру, — скажет сын. — Если гонору столько». И Алёна еще добавит с кривенькой своей усмешечкой: «Гонор есть, а денег нет…»
Так у Севко есть гонор! Он не Кашин, который в лото играет! Он никогда до такого не опускался! А Кашин еще и в казино бегал! На какие такие, позвольте спросить, гроши? На свои? Откуда у него свои, если Люба у него даже заначку выгребает?.. На те гроши, какие ему Севко за полквартиры отдал, — вот на какие гроши Кашин разыгрался! Полквартиры в казино просадил и захворал! А то зараза у него…
Распалял нутро подарком своим Кашин. Допекал. Остудить, залить ожог чем-то надо было, но не пить же… И не до кончины же своей муку из-за щедрости кашинской терпеть. Рассчитаться надо, пока тот не умер, а чем?
Может, картину ему отдать? Некрасова в период последних песен?.. После того как картина упала, Алёна ее и не вешала. Сказала в подвал отнести. Это сколько лет прошло… А картины в цене со временем только набирают. Тем более — шедевры. Вон за подсолнухи какие-то, Севко по телевизору сам видел, миллионы дают, а тут писатели. Да какие!.. Один Некрасов на сколько потянет, хотя и видно, что больной.
Некрасов больной. Кашин больной.
Некрасов умер…
Севко сходил в подвал и принес картину. Очистил ее от паутины и пыли. Поставил на стол у стены, отошел, посмотрел — и удивился. Но не потому, что его поразил худой, белый под белой простыней Некрасов. Он почему-то запомнил, что около Некрасова сидят Белинский, Мицкевич и Добролюбов. Мицкевич на диване в ногах у Некрасова, а Белинский с Добролюбовым — рядом на скамеечках. Или нет: Добролюбов на скамеечке, а Белинский в кресле. В таком венском, с изогнутой спинкой…