Марьица (прижавшись к Глаше). Нет, уходи. Не обернуся.
Тоски твоей глядеть не стану, нет.
Ты, Глашенька, скажи мне, как уйдет.
(Василий отходит.)
Марьица. Ушел ли?
Глаша. Нет еще. Остановился.
Глядит сюда. Пошел. Ушел совсем.
(Василий уходит.)
ЯВЛЕНИЕ XIV
Марьица, Глаша.
Марьица. Совсем ушел? Не стало видно?
Глаша. Да.
Марьица. Нет, погожу еще. Не то услышит. Не воротился? погляди: ушел ли?
Глаша (идет, глядит и возвращается). Не видно, Марьица.
Марьица (с рыданьем бросается к ней). Ах, Глаша, Глаша! Никогда-то мне его не видеть! Никогда, никогда-то!
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Дарьицына изба.
ЯВЛЕНИЕ I
Савушка за столом сидит; Дарьица его угощает.
Дарьица. Еще, Савушка, покушай. Кушай, голубчик.
Савушка. Спасибо, матушка. Сыт уж.
Дарьица. А пирожка?
Савушка. Спасибо.
Дарьица. Ин бражки бы выпил.
Савушка. Спасибо же.
Дарьица. Ой, съешь,-- прибирать стану.
Савушка. И то: приберись-ка, да про житье свое мне расскажи, как без меня жили.
Дарьица. Ладно. (Начинает со стола прибирать.)
Савушка. Давно ведь у вас не был.
Дарьица (окончила приборку). Про что ж тебе наперво рассказать? С чего начать?
Савушка. А как батюшка покойник заболел.
Дарьица. Слушай же. Уж с самого начала начну. Как Василие-т Парфеныч уехал, через неделю этак, сидим мы со стариком дома -- Марьицы в те поры не случилось -- и видим: Парфен Семеныч идет, и прямо к нам. Иван так и затрясся весь. "Не пущу", кричит, "злодея к себе в дом!" Я уговаривать: не за худом же, говорю, идет. А он свое: "не пущу". И в это самое время Парфен Семеныч в дверь. В ноги ведь Ивану пал, прощенья просит. Долго нашо-т упрямился: глядеть не хочет, меня не слушает. Наконец: "Бог", говорит, "простит, только коли хочешь, Парфен, совсем со мной помириться,-- повенчай Василья на Марьице".
Савушка. Что ж Парфен озлобился, чай?
Дарьица. В душе как, чай, не обозлиться! Только не высказал... "Спасибо", сказал, "Иван, тебе, что в обиде меня простил,-- камнем она на мне лежала, потому -- за Василья обидел -- а миру, какого просишь, век меж нами не бывать-де". И с тем словом вышел.
Савушка. И батюшка в скорости захворал?
Дарьица. Постой, не сбивай уж меня. По порядку расскажу. Что бишь? Да. Как потом Марьица домой пришла, я ей про все и скажи. Она к отцу. "Гордец-де ты, батюшка; из-за своей гордости счастье мое порушишь". Вишь, по ее выходило: сперва-де помириться надо бы, там о свадьбе речь вести. Долго отец противился. Сам знаешь, упрям покойник был. И Оспожинки* прошли и Вздвиженье*, а так пред Покровом за неделю выходит, надо быть, надоумился. "Пойду", говорит, "к Парфену".
Савушка. По Марьицыну прошенью выходит?
Дарьица. Ну да. Покою ведь ему не давала: что день, одна все песня. Так собрался, и шапку в руки взял. Совсем ему идти, как слышим, Глашутка в сенях с кем-то стрекочет. А это Дунька, сенная, от Парфена прибегла. Уж не знаю: своей ли волей, аль подослана была. Только громко таково прокричала: "У нас-де пир, нарочный пригонил: Василий наш Парфеныч жениться изволит, на ростовской на княжне на Буйносовой; скоро и свадьба-де. Сам Царь высватал". Старик наш как стоял, шапку оземь бросил. "Вовремя", сказал, "дочку пропить собрался".*
Савушка. А Марьица что?
Дарьица. Как полотно стала. Мы раскликать ее. "Неправда, неправда",-- одно твердит -- "нарочно", говорит, "выдумывают: меня-де с Васильем расстроить хотят". Так и не поверила.
Савушка. Не поверила?
Дарьица. Нету. Уж сам наш старик к Парфену ходил. "Точно-де, царь ему княжну высватал". А она все свое: "налыгают на него", твердит.
Савушка. Когда ж поверила?
Дарьица. А как тебе сказать, с месяц ли, поболе прошло, только раз в воскресенье собрался покойник в церковь, с дочкой. Глаща с ними же. Я одна дома осталась: недужилось мне что-то. Ну и денек же для праздника господня выдался. Вспоминать о нем без слез не могу! (Плачет.)
Савушка. Уж приневолься, матушка, расскажи.